Array Антология - Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского

У вшей отличное чутье,
Их попечитель — труповоз:
Для них покойник — не жилье,
Так он еще меня привез:
Полумертвец для вшей полезней!
Вот и ползут, таща болезни,
От коих, мой покойный друг,
Тебе-то и пришел каюк.

Ты умер, я живой пока,
На это плюнет труповоз,
Подохну ведь наверняка,
Ну, так с него какой же спрос?
И в общий ров для мертвецов
Он кинет нас в конце концов,
Поедет дальше — будь что будет,
А Страшный суд — он всех рассудит.

Надсмотрщики не терпят возражений:
Мы шли, в воде болотной по колени,
А если кто сгибался — тут же, рядом,
Конвойный возникал и бил прикладом.
Так, утопая в жиже, плача кровью,
Мы шли через болота к Приднестровью.

С дороги сбиться было невозможно,
Тут что ни шаг — то знак в грязи дорожной
Куда мы шли — вопрос предельно глупый,
Коль знаки вдоль дороги — трупы, трупы,
Понятные любому дурню знаки:
Мы видели, как их грызут собаки.

И мы, и все нехитрые пожитки
К утру бывали мокрыми до нитки
От ливня, — то, что мы еще живые,
Стрельбою подтверждали часовые,
А дальше — гнали с воплями взахлеб
До окаянных косовских чащоб.

Нас по двое построив, как в насмешку,
Назначили в дневную перебежку,
И мы бежали к собственной кончине,
И спотыкались мы на мертвечине,
Когда темнело — верх брала усталость,
Валились спать — в ком жизнь еще осталась.

Мы так бы и лежали до восхода,
Но вышла из чащобы шайка сброда,
И пусть у нас пожитков было мало —
Так с воплями и те поотнимала, —
Что ни лежало в сумках за спиной —
Все, все досталось братии лесной.

Мы в темноте напрасно драли глотку,
А нас бандиты грабили в охотку, —
Защелкали жандармские затворы
(Стреляли в нас, уцелевали воры), —
Изъявши все, что было, подчистую,
Бандиты в лес ушли, во тьму густую.

Рассвет сквозь ветки пробивался скупо,
Не отличишь в потемках труп от струпа;
Погибших и не перечесть, пожалуй:
Вошли толпой — а вышли горсткой малой.
Погнали дальше нас. А шедшим следом
Рассказ про эту ночь казался бредом.

Гонять отсюда песью рать —
Задача непростая.
Готова вмиг тебя сожрать
Наглеющая стая.

Окоченевшую сестру
Куснул вожак матерый.
Где сын, что умер поутру?
Растерзан всею сворой.

Ты как живой: на холоду
Откуда взяться гнили?
Да упокоишься во льду,
Пусть в общей, но в могиле.

Покорствуя земной судьбе,
Истлеть — не так уж худо.
Любой завидует тебе,
Кто средь живых покуда!

Поля от пшеницы в золоте сплошь,
Окоем глазами объемлю:
Не зря, не зря урожай хорош,
Столько трупов легло в эту землю!

Оно, пожалуй, не мудрено —
Кровь этой земле привычна,
Здесь немало хозяйничал батька Махно,
Петлюра бывал самолично.

Земля милосердно давала приют
Всем убитым, без спроса, кряду:
Весною побеги, знала, взойдут,
Мир будет подобен саду.

Нас перегнали за берег Днестра —
Палачей не возьмешь на жалость.
Нас двести тысяч было вчера,
Едва ли четверть осталась.

Да и к нам, скорейшую гибель суля,
Подступают отродья палачьи:
Третьему Рейху нужна земля,
Притом — возможно богаче.

Привычен природы круговорот:
Добьют не сдохших доныне,
Уродится, конечно, и через год
Пшеница на Украине.

Я держусь подальше от колодца,
Ибо он — дорога в глубь земную.
Много знает он, как мне сдается,
Про страну, которой не миную.

Ну, а если я обязан все же
Зачерпнуть воды из темной глуби —
У меня идет мороз по коже,
Чуть взгляну во тьму в замшелом срубе.

Что-то дремлет там внизу и манит,
Вечный мрак выходит из-под спуда,
И в себя, в себя пришельца тянет, —
Мнится: он зовет меня оттуда.

Ну, еще одно мгновенье выстой,
Легкий плеск — покой воды распорот,
А затем ведерко влаги чистой
Вытащу, свернувши цепь на ворот.

Страх перебороть — всего дороже;
Гляну в успокоенную бездну,
Я себе оттуда строю рожи,
Лишь уйду — так и внизу исчезну.

Стоит ли трудов колодец древний?
В нем один обман да холод мрачный.
Прочь пойдем: у луга за деревней
Бьет родник, холодный и прозрачный.