Array Антология - Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского

Горький, неуспокоенный
Листопад, листолет!
Обреченные воины.
Гиблый поход.

Мы — пасынки пыли дорожной,
Мы — гулкого ветра порыв,
Прилив, неизменно тревожный,
И следом грядущий отлив.

Нас гонит угроза слепая,
Велят барабаны: бегом;
На тысячи миль обступая,
Одна только гибель кругом.

О, чьи не захлопнутся двери
Пред нами в полуночной мгле?
Мы — самые робкие звери,
Что мчатся по спящей земле.

Не станем просить о ночлеге,
Осознана жизнь как запрет.
Мы живы лишь в вечном побеге.
Взгляните нам разве что вслед.

Бредем к невзгодам от невзгод,
Сквозь мир, чужой и неуютный.
Вперяя взоры в небосвод,
Как масло тающее, мутный.

Мы падаем, опять встаем,
Ни в чем уже не ждем поблажки, —
Лишь, озаряя окоем,
Меняем страны, как рубашки.

Вступаем в ночь, как в полынью,
Вконец не ведая маршрута.
Тот, кто забыл страну свою,
В стране усопших ждет приюта.

Вонзаю лопату в песок и в гравий,
Знаю — не вскрыть могилу — не вправе,
Ибо что мне осталось, в конце концов,
Кроме как видеть своих мертвецов?
И мне ни шагу не сделать отсюда:
Здесь виден отблеск былого чуда,
Здесь — голос отца и ласковый взгляд,
Здесь — материнских волос аромат, —
Все это — в воздухе, а не в яме,
И не должно умереть с сыновьями.
Усопшие, дайте поверить мне,
Что с вами встречусь там, в глубине, —
Заранее жребий счастливый приемлю:
Дорогу найти, и уйти под землю, —
Последняя радость: в конце концов
Успокоиться возле родных мертвецов.
Покуда живу, останусь при деле:
Чтобы даты стереться не смели,
Чтоб хотя бы память была жива
О тех, над кем разрослась трава.
Радость единственной доброй вести:
Вместе страдали, покоятся вместе, —
Усопшие жмутся друг к другу, пока
Бросаю комья земли и песка:
Знаю, мертвым глина и гравий
Станут отчизной, данной въяве, —
Тем, кто вместе страдал, да будет дана
Одна земля и смерть одна.

Расцветет по весне,
Лето, будто в огне,
Осень седая —
Петь так хочется мне,
О, как хочется мне! —
Убеждая. Страдая.

Мы поем ввечеру,
Песнь звенит на ветру
Задушевно и верно.
Так мы грезим, дремля.
Над покровом — земля,
А покровом — люцерна.

Кто жил, страдал и здесь погиб когда-то?
Где высечены имя или дата?
Отдельной — ни о ком не сыщешь вести.
Страдали вместе и почиют вместе.
Да будет вам венцом небесной славы
Вся эта ширь полей, ветра и травы.

И зорко, и ожесточенно
Ты, башня, ждешь в дали степной —
Меня, ватаги обреченной
Бойца, забытого войной.

Ты в милосердии сурова,
Стоишь, как дольний мир, стара,
И ты меня принять готова,
И тьма твоя ко мне добра.

Тебя не защищают рати,
Кто умер — сам к тебе придет,
Молчанье здесь взамен печати,
Для верного распахнут вход.

Переживут твои причалы
Агонию тщеты мирской.
И гость последний, запоздалый,
Войдя в тебя, найдет покой.

Вдали посеяна судьбой
Смерть над рекою голубой,
И ястребы в лазурном поле —
Ландскнехты смерти, и не боле;
И месяц, проповедник старый,
Спеша к воде, наводит чары;
И сердце мается мое
Как заржавелое копье:
Там, в тростниках, клонясь ко сну,
Воды иль пепла я глотну?

Израненный, усталый, слабый,
В час пепла я сижу на пне,
Внимая мудрый голос жабы —
И утопаю в тишине.

О нет, меня будить не надо!
Мне с каждым мигом все слышней
Трясины гулкая отрада,
Последний сон последних дней.

С теплом давно пора проститься,
Плащ осени то бур, то ал;
Ветрами воет смерть, как псица,
День равноденствия настал.

Повсюду — лишь печаль и злоба,
Дряхлеет плоть, душа болит.
И осень, словно доску гроба,
Туманами страну скоблит.

В стране бесцелья, где мысль плетется
Вкруг времени, то есть — вокруг колодца,
Я питье подносил, подчиняясь закону,
Порой — когорте, порой — легиону.
И гунна, с коня безжалостно скинув,
Я пить принуждал из тех же кувшинов, —
В той стране, где не знали о времени люди,
Пусть каплю его, но сберег я в сосуде.