Уолт Уитман - Избранные стихотворения и проза

Опять мой генерал умирает, опять у него изо рта
вырываются клокочущие звуки, он яростно
машет рукою
И выдыхает запёкшимся горлом: — Думайте не обо
мне… а об… окопах.

Теперь расскажу, что я мальчиком слышал в Техасе.
(Нет, не о паденьи Аламо [51]:
Некому рассказать о паденьи Аламо,
Все были убиты в Аламо,
Все сто пятьдесят человек бессловесны в Аламо.)
Это повесть о холодном убийстве четырёхсот двадцати
молодых человек.

Отступая, они образовали каре, их пожитки служили им
брустверами.
Враги окружили их, девятьсот жизней отняли они у врагов,
их самих было в девять раз меньше,
Их полковник был ранен, у них не осталось патронов,
Они сдались на почётных условиях, получили бумагу
с печатью, сдали оружье и как военнопленные
отправились в тыл.

Это были лучшие из техасских ковбоев.
Первые на коне, в стрельбе, в пеньи, на пирушках, в любви,
Буйные, рослые, щедрые, красивые, гордые, любящие,
Бородатые, обожжённые солнцем, одетые привольно,
по-охотницки,
И ни одному из них не было за тридцать.

На второй день в воскресенье их вывели повзводно и стали
убивать одного за другим, стояло красивое
весеннее утро.
Работа началась в пять часов и к восьми была кончена.
Им скомандовали: на колени! но ни один не подчинился
команде.
Иные безумно и беспомощно рванулись вперёд, иные
оцепенели и стояли навытяжку.
Иные упали сразу с простреленным виском или сердцем,
живые и мёртвые в куче,
Недобитые раненые скребли землю ногтями, вновь
приводимые смотрели на них.
Полумёртвые пытались уползти.
Их прикончили штыком или прикладом.

Подросток, ещё не достигший семнадцати лет, так обхватил
одного из убийц, что понадобилось два человека,
чтобы спасти того.
Мальчик изодрал их одежду и всех троих облил своею
кровью.
В одиннадцать часов началось сожжение трупов.
Таков мой рассказ об убийстве четырёхсот двадцати
молодых человек.

Хочешь послушать, как дрались в старину на морях?
Хочешь узнать, кто выиграл сражение при свете луны и
звёзд?
Послушай же старинную быль, что рассказывал мне отец
моей бабки, моряк [52].

Враг у нас был не трус, даю тебе честное слово (так говорил
он),
Несокрушимой и хмурой английской породы, нет и не было
упрямее их, и не будет вовек.

Когда вечер спустился на воду, он подошёл к нам вплотную
и начал бешено палить вдоль бортов.
Мы сцепились с ним, у нас перепутались реи, можно было
дотронуться до вражьих орудий.
Мой капитан крепко принайтовал нас своими руками.

В подводной части мы получили пробоины
восемнадцатифунтовыми ядрами,
На нижнем деке у нас после первого залпа сразу взорвались
два орудия большого калибра, убили всех, кто
стоял вокруг, и взрывом разнесли всё наверху.

Мы дрались на закате, мы дрались в темноте,
Вечер, десять часов, полная луна уж довольно высоко, в
наших пробоинах течь всё растёт, и доносят, что
вода поднялась на пять футов.

Комендант выпускает пленных, посаженных в трюм под
кормой, пусть спасаются, если удастся.
Часовые у склада снарядов теперь уже не подпускают никого.
Они видят столько чужих, что не знают, кому доверять.

На нашем фрегате пожар,
Враг спрашивает, сдаёмся ли мы.
Спустили ли мы штандарт и кончен ли бой?

Тут я смеюсь, довольный, потому что мне слышится голос
моего малютки-капитана.
«Мы не спускали штандарта, — кричит он спокойно, — мы
лишь теперь начинаем сражаться».

У нас три неразбитых орудия,
За одним стоит сам капитан и наводит его в грот-мачту
врага,
Два другие богаты картечью и порохом, и они приводят
к молчанию мушкеты врага и подметают его
палубы дочиста.

Этой маленькой батарее вторят одни только марсы, и
больше всего грот-марс,
Они геройски держатся до конца всего боя.

Нет ни на минуту передышки,
Течь опережает работу насосов, огонь подбирается
к пороховому складу.

Один из насосов сбит ядром, и все думают, что мы уже
тонем.
Невозмутимый стоит малютка-капитан,
Он не суетится, голос его не становится ни громче, ни тише,
Его глаза дают нам больше света, чем наши боевые фонари.
Около двенадцати часов, при сиянии луны, они сдаются нам.