Сергей Сорока - Стихи

весь этот бред без вдохновенья,
словесный беспардонный блуд.
А может, всё же откровенья
строкой бессмысленной бредут. —
Их запишу в тетрадной клетке
и успокоюсь я вполне,
не потому, что не эклектик,
а что не нужен стих стране.

На главную? Нет! Не годится!
Среди посредственных стихов,
как будто соловей не птица
под серой маскою грехов.
И первой строчки не увидят
стихи беспечные мои,
где модераторы и гиды,
для них цветные соловьи

поют в тональности успеха
под бурю грубой трескотни.
Скажу другим я на потеху —
мне нравится не быть в тени.
На солнце греться вдохновенья,
как греются вон петухи,
в моменты грусти озаренья,
чтоб вновь записывать стихи.

1.
Хоть что-то нравится! – Приятно, —
не зря писалось столько дней.
Наверно, всё же, вероятно,
всё с приближением дождей
и радуг на небесной сфере.
Легко мне дышится в ночи.
Живу, как видите, по вере
с весёлым пламенем свечи,
пишу о чести в неудаче,
что надо и удар держать,
а то рассыплется иначе,
и смогут подлые дожать
стремление – пройтись по полю,
зайти в зазеленевший лес.
Почувствовать свободу-волю,
живой к чему-то интерес.
Увидеть бабочек порханье,
почувствовать полёт любви.
И прекратить свои стенанья
на берегу святой Оби.
Понять ненужность униженья
в печали собственной страны,
желая в вере возрожденья
в созвучьях странной тишины
пред грандиозностью событий
из вероятных грустных дел
моих разрозненных наитий.
Какой он в пламени-то смел,
летящий мотылёк в весну
Открыл я двери в неизвестность,
и тайны слова познаю,
и принимаю только честность,
о Вере в Господа пою
не песни-арии, молитву.
С собой выигрываю битву,
хотя мне непонятен стих —
костра не пламенный, но вспых —
летящих искр красивый танец
над пепельным закатом дней,
где пас на выгонах свиней
под небом, олужённый глянец.
С закрытой дверью в час ночной
угас мой интерес степной.

2.
Мне хочется славы российской
безнравственной, словно рассвет,
что в окна студёные втиснут
уж множество пасмурных лет,
вскрывается что-то святое
в том цвете закатной зари —
печальное с грустью изгоя,
где стонут всю ночь глухари.
Я слушаю песни простые
без признаков чувственной лжи,
где сумерки к ночи густые —
не видно меж ними межи.
Иду в неизвестные дали —
в осеннюю мглу торжества.
Там листьев осенних медали,
теряет беспечность листва.
И кружатся снова, тоскуя
об утреннем цвете зари.
Шагаю по полю, ликуя.
Взлетают опять сизари
не плотною стаей осенней
над дымкой болотистой мглы
во времени странных мгновений,
что сердцу безмерно милы.

В безнадёге осенней печали,
в безответственно-странной строке,
беспросветными с грустью ночами
пламя гаснет в беззвёздном окне.
В переменчивость падают звёзды
в неизвестности ветреных лет.
Виноградные сочные грозди
излучают прозрачности цвет.

Независимость ветхих исканий
по пустынным просторам судьбы.
Нежелательных в поле касаний
из расхристанной дружной толпы.
За околицей честных раздумий
не по поводу славы, удач
в этом Мире суровом подлунном,
где безнравственный слышится плач.

В заосеннем пространстве успеха,
в ослеплении бедственных грёз
на полях безусловных огрехов,
под ветвями цветастых берёз
мне вновь видится ветхое зданье —
продуваемый ветром барак,
на пригорке стоит без названья —
мой скрывается в здании страх.

Да не Поэт я, а юродивый —
дозволено мне в жизни всё —
зову и Родину уродиной,
тюрьмой – колхозное село.
Никто давно не обижается,
а что с юродивого взять.
Бывает, кто-то облажается.
Приходится их защищать —
замолвить слово председателю —
всю правду рассказать в лицо.
И растереть плевок старательно,
в сердцах что плюнул на крыльцо.
Да не Поэт я, а юродивый
и молочу, что захочу,
к тому ж ещё и непородливый.
Вот над собою хохочу…

Жить ничего, увы, не знача, —
не испытанье ли судьбы?
А может, всё-таки удача,
когда качаются столбы,
идти на ветер беспокойства,
глядеть глазами не без слёз,
наверное, Поэта свойство —
любить безмолвие берёз.

Дивиться чистоте полынной
с крапивной грустью пополам.
И наслаждаться вновь теплынью
и первым всходам по полям,
раскинувшимся за рекою
в весенней дымке тишины.
И вроде бы подать рукою,
а поле словно полстраны.