Хорошо, если вместе умрём.
Не хочу без тебя доживать.
Поседевшие стол и кровать,-
Даже пыль нас запомнит вдвоём.
Берег неба зажёг маяки,
А по берегу,- он и она,-
Как улитки, бредут старики,
И вот-вот их подхватит волна.
Что на память тебе подарю?
Что имею - давно не моё.
Не о смерти с тобой говорю,
Но о чём-то важнее её.
Если всех растворяет поток,
Я с тобой непременно сольюсь.
Я боялся, что будет "потом" -
А теперь ничего не боюсь.
Он выпимши - она не спавши -
Скандалят - их угомонят
Соседи, совесть потерявши,
Уже в милицию звонят.
Менты потопчутся в прихожей,
Посмотрят в пол и потолок, -
У них всё так же и всё то же…
Едва уедет "козелок" -
Обнимутся, заплачут оба,
Она - Дюймовочка, он жлоб,
И будут вновь любить до гроба -
И загонять друг друга в гроб.
Если судить по бабкам да по дедам,
Так жизнь моя не пройдена на треть;
Они не торопились умереть,
И я не тороплюсь за ними следом.
Теряя счёт волнениям и бедам,
Под пулями сгибаясь до земли,
Они порой ложились и ползли,-
Но выползали к славе и к победам.
Мы переждали и взошли как зёрна:
У бабки народилась мать моя,
А после внучек - это значит я;
У бабушки был дом фугаской взорван,
Расстреляна, рассеяна семья...
Чего же я хандрю, щенок позорный?
ВДАЛЕКЕ ОТ СТОЛИЧНОГО ШУМА
Памяти Паши Ванюшкина, погибшего в Чечне Я не убивал. Я не приказывал убивать (Кн. Мертвых)
…И твои глаза лишили света,
Рот забили наглухо землей –
Чтобы не потребовал ответа
У людей: «За что вы так со мной?..»
Не опишут саги о героях
Сон чудовищ в роще из крестов,
Бездну ямы, где тебя зароют,
Плач и фальшь пластмассовых цветов.
И тебе не рассказать про это!..
Ты растоптан собственной страной –
Чтобы не потребовал ответа
У нее: «За что ты так со мной?»
Днем суда откроются злодейства –
И тебя подымут, как истца:
Стань под сенью мантии судейской
Одесную Сына и Отца!
“Дядя Коля был тоже чудак:
Слишком рано убрался со свету...”
Я подумал о нём просто так,
Фотографии тех, кого нету,
Из родни, кого нету в живых,
В деревенском альбоме листая,
Элегантно грустя: - Что же вы,
Как по саду листва золотая,
Улетели - не знаю куда?
Растворился и запах домашний,
И без вас замерзает вода,
И без вас согревается пашня...
Две “на память” поблеклых строки,
Мертвецов залихватские позы -
Скоморохи мои, дураки!
Ничего не пошло вам на пользу:
Пили водку, любили девиц,
По волкам заряжали картечью...
Ваши фото похожи на птиц
Непонятною музыкой-речью.
Вспоминаю вас издалека,
ваши руки, размытые лица -
Память вечна, земля глубока,
Жизнелюбцы и самоубийцы.
В провинциальных страшных городах,
Колючими крещенскими ночами
(Где фонари горели не всегда,
А что горели, рано отключали) —
По всей Вселенной делалось темно,
И ветхий дом в пространство уносило,
И думалось, что смотришь не в окно,
А в чью-то незарытую могилу.
И только печь пугала мертвецов,
И бабушка тесней к огню держалась —
Какое бы дремучее лицо
На аспидном стекле ни отражалось.
Я верю: это было в старину!
И в то, что снова повернется детством
Большая жизнь: я запросто стряхну
Невинную задумчивость младенца,
И повторится вечное кино,
Где бабушка с седыми волосами
И после жизни мы в свое окно
Из смерти в жизнь заглядываем сами.
Побежала метла по плевкам,
По окуркам да по листве.
Вася — гений. Значит, пока
Вася дворничает в Москве.
В чем он гений? — Не знаю, в чем.
Верю: гений — и хорошо.
Тускло временем освещен,
Сам не знает, зачем пришел.
Хоть Тверская и не Бродвей,
Даже вовсе в другой степи, —
Вася пьет на Тверской портвейн,
На Бродвее бы — виски пил.
И, шатаясь, под чей-то смех
Ковыляет в сырую тьму
Бедной дворницкой — прочь от всех,
К вдохновению своему...
Ну-ка, солнышко, припекай!
Ну-ка, дождик, описай сквер!
Стой же, гений, с метлой в руках,
Или с пивом в тени ларька —
А не памятником в Москве!
И берётся Юра Серебряник
За свою верижную метлу…
Глаз его блестит, как подстаканник,
На аршин рассеивая мглу
Злого дыма от лесных пожаров,
Что клубится над добром и злом,
Над земным дурацки-круглым шаром…
Юра тоже машет, как веслом!
Как скинхед на дизельной пироге,
Он плывёт в окутавшем дыму
По бычкам и листьям на дороге…
Сигаретку Юре моему!
В сигаретной синей струйке дыма
Видит Юра контуры лица
Своего начальника Ефима:
- Хорошо работаешь, пацан! -
Говорит лицо из струйки дыма
И, качаясь, тает до конца, -
Так что скоро рядом ни Ефима,
Ни его блаженного лица!
Читать дальше