Сергей Сорока - Стихи

Мои невесёлые мысли
повисли на ветках весны,
вы словно под тяжестью скисли,
но ваши стремленья честны —
увидеть рассветы, закаты
и звёзды на небе ночном,
что падают будто солдаты
безвинные в поле ином.
Без боя сдаются бригады,
армейские роты, полки.
А Маршал поёт на эстраде.
Полковники рвут на куски
армейские кухни, казармы
и делят страны арсенал.
И рушат торговлею Храмы
чекисты-попы… Вот скандал! —
Они к бездуховности тянут
страну безответственных лет.
События вскорости грянут,
наступит на грабли расцвет
коррупции в новой обёртке
под крики эпохи воров.
Но им не помогут увёртки,
с них сдёрнут овечий покров.
Клыки обнажатся, и вскоре
откроется наглая суть
с презрением диким во взоре
начнут снова линию гнуть.
Весна наступила на грабли
всё тех же ошибок и проб —
и снова народ весь ограбят,
послушными не были чтоб.

С рождения я был изгоем
на протяженье детских лет.
Писал стихи всегда запоем
никем не признанный Поэт.

Не ведал в юности удачи,
писал безрадостно стихи,
поэмы честно, не иначе —
я в них замаливал грехи.

Меня успехи миновали
в мои незрелые года.
Я словно жил в пустом подвале,
в свет выходил лишь иногда.

А в зрелый возраст по задворкам
ходил с протянутой рукой.
Забыв о подлинной сноровке,
записывал я грусть строкой.

В солидные года мне: «Поздно! —
сказали члены всех эСПэ, —
Твои погасли свечи, звёзды,
и затерялся ты в толпе…»

И только в честном Интернете
впервой услышал похвалу,
признали истинным Поэтом,
и подарили чувств весну —
её безоблачные песни,
её незамутнённый свет.
Спасибо вам, Поэты чести!
Спасибо, друг мой – Интернет!

Пройдусь я по мокрому лугу
и гляну за старый сарай,
где прятался я от испуга,
искал не затерянный рай.

Вокруг голубели осины,
цвели огоньки вдоль полян.
Всё было цветуще-красиво,
я был одурманенно пьян.

Витали все запахи лета,
одетого в строгий наряд.
Заполнено было всё светом.
И вдоль мы ходили оград

на берег песчаный Марайки,
купались в холодной воде.
Сушили на солнышке майки
с трусами на ржавом гвозде.

Над нами кружили стрекозы,
и бабочки вились вокруг.
Гремели отчаянно грозы.
И ливень смывал с нас испуг.

Полярная нас авиация
поставила всех на крыло,
она безусловная грация,
в Душе оттого так светло.

Летали над снежною тундрою,
над Полюсом льдистым Земли.
И жили семьёю мы дружною,
нас звёзды до цели вели.

На Полюсе Северном раннею
весною подвижка идёт
и лёд, истекающий ранами,
дрейфуя, куда-то плывёт.

Не стало Свинцова, и тут же
закрыли «Писательский дом». —
Стоит бедолага и тужит
на месте духовно пустом.
Не стало хозяина дома,
и дом опустел навсегда.

На сердце Поэта истома,
так грустно порой иногда.
Вели мы беседы с Свинцовым
и даже порою дрались.
Но это, конечно, пустое.
Но в доме угасла вдруг жизнь,
а то клокотала, звенела.
Её подгонял сам Свинцов.
В округе трава зеленела
и полнила гамму стихов.
Встречал иногда Башунова,
бывал там всегда Пантюхов,
с Ершовым я спорил о слове,
о грусти печальных стихов.
Кирилин там был неприступен,
он драку с Свинцовым разнял.
Опять говорю я о глупом,
не понял опять, а понял.

Капустин в тот дом ни ногою —
Поэт гениально простой,
талантливым был он изгоем
был занят своей красотой.
Стоит сиротою, заброшен
«Писательский дом» на углу,
он пылью времён припорошен
и окнами смотрит во мглу.

Словно каменные лица
у чиновников в Москве,
но на них не надо злиться,
пусто, видно, в голове
у желающих купаться
в торжестве печальных дней.
Ну, зачем, скажи, копаться
нам в исподнем у вождей?!
Все они бездарно тупы,
безобразно шестерят.
Слышатся мозгов их хрупы,
как в Аду они горят.
Надувают нас и щёки
и лоснятся, спасу нет,
всем устраивают шоки
в баламутстве подлых лет.
Бестолково улыбаясь,
вновь обманывают нас.
Горькой правды, не стесняясь,
нагибают в третий раз.
И насилуют Россию,
и особенно Сибирь.
Всю «ботву» перекосили,
завалили ею Мир.
Ни ума, ни чести нету.
Толстосумы без любви.
Грустно странному Поэту
над просторами Оби.
Обмелел фарватер грусти.
Измельчал чиновник наш,
утонул в «ботве», в «капусте»
и в обилье властных краж.