Борис Орлов - Холодная война – глубины океана…

Холостякую… Ну, и что же в том?
В соблазнах нет покоя и спасенья.
Я более всего люблю свой дом
И домового, что живет вне зренья.

Важнее – дом… И ты права.
Хотя живут на свете
И подзаборная трава,
И беспризорный ветер.

В светелке – свет, в подполье – тень.
Всего есть понемногу…
Но сохраню на черный день
И посох, и дорогу.

Лишь глаза прикрою – лица, лица…
Вместе мир небесный и земной.
Прожитые дни, как будто птицы,
Кружатся крикливо надо мной.

Горестно. Незваными гостями
Прилетели. Шумный трепет крыл.
Я своими тайными страстями
Их поил и чувствами кормил.

Прочь! Не надо каркать над больницей.
В снежной шубке под окном сирень.
Я с ладони звонкою синицей
Отпускаю в небо новый день.

Кипарисы мокнут. Олеандр
Отцветает. Обмелевший Понт
Дремлет у бамбуковых оград,
Обложив дождями горизонт.

На базарах – россыпи хурмы.
И картав, и резок разговор…
И светлы вечерние псалмы.
В древнем храме у подножья гор.

Приобщенью к Богу смертный рад,
Забывая груз мирских забот.
Кипарисы мокнут. Олеандр
Отцветает. Засыпает Понт.

Утес. Блужданье солнечных столбов
Меж синих туч. Плеск рыбы возле бакена.
А ландышей – как белых черепов
На траурных картинах Верещагина!

День провожаю. Чайкам хлеб крошу.
Не признаю парламенты и ратуши.
Устану – как под простыней, лежу
Под белой ночью. В изголовье – ландыши.

Не финский ножик – распорол буксир
Реку… И комары затишье отняли.
И хрупок человек, и зыбок мир!
И прорастают черепа на отмелях…

Заросли травой руины храма.
Но, пройдя безверия юдоль,
В состраданье, словно в волчью яму,
Я попал – в глазах слепая боль.

Стыдно, что порою беззаботно
Жил и не крестил перстами лоб.
Жаль мне стариков, детей, животных…
Всех, кто беззащитен, слаб и добр.

Прозреваю от печальной боли:
Вместо сердца – теплая зола.
Купол золотой блестит над полем,
И поют во ржи колокола.

Встанут храмы – оживет Россия,
Дети запоют, как соловьи.
Наша жизнь – не в злобе и не в силе,
А в смиренной вере и любви.

Нам остались домашние клички.
Нет имен. Не встречаем гостей…
Мы как две обгоревшие спички.
Наша жизнь – крематорий страстей.

Как зола, остывают привычки.
Дремлют нервы, свернувшись в клубок.
Мы как две обгоревшие спички.
Наша спальня – пустой коробок.

Долго слышатся отзвуки грома.
Над болотами – редкий туман.
Горький запах цветущих черемух,
И любви мимолетный дурман.

После всех подойду к аналою,
Помолюсь и закрою глаза.
Помню всех, кто порхал над землею,
А потом улетел в небеса.

И свет небесный наполняет храм,
Когда в молитве преклоню колени.
Дай, Господи, здоровья всем врагам
Моим, а мне – покоя и терпенья.

И душу исцели мою, и плоть,
И подари мне мудрое смиренье.
И долготою дней моих, Господь,
Тебя прославлю, обретя спасенье.

На колени стал. Святая Дева —
Предо мною. Храм похож на рай.
Справа – Серафим Саровский. Слева —
Светлый Чудотворец Николай.

Свет и счастье… Как во время оно,
Прихожане все – моя родня.
И святые лики на иконах,
Словно предки, смотрят на меня.

Белая церковка в березняке —
Белая птица на белой руке.

Льется, смиренной молитвой согрет,
С белого купола ангельский свет.

Словно лампаду, Господь, не гаси
Белую жизнь в православной Руси.

В белые теплые майские дни
Белую птицу мою не спугни.

Замолчал коростель, захлебнувшись тоской.
Отцвели васильки в борозде.
Ты мелькнула, как ветер, над сонной рекой,
Отразившись зрачками в воде.

В омутах предрассветных тонула звезда,
Где я плыл на баркасе один.
И смотрела твоими глазами вода
На меня из бездонных глубин.