Борис Орлов - Холодная война – глубины океана…

Небо прозрачное высветлит душу,
Над горизонтом затеплит звезду.
Мартовский вечер. Подмерзшие лужи.
Кто меня ждет? И куда я пойду?

Станет автобус. Тропинкой знакомой
Тени деревьев потянутся вслед.
И засияет над маминым домом
Детская память – Божественный свет.

Поле комбайном выбрито,
День за окном погас.
Мама читает Библию
Тысяча первый раз.

В Библии нет закладок.
Каждая строчка свежа.
Маме девятый десяток,
Просится к Богу душа.

Ярко цветет настурция,
Теплится свет икон…
Библия – не Конституция,
Но Основной Закон.

Мы юными были. Вечерняя мгла
Звала нас кузнечиков слушать.
Сначала тянулись друг к другу тела,
А после – пугливые души.

Ах, жизнь! Миражи и мечты забрала.
Теперь – что озера, что лужи…
Сначала в любви износили тела,
А после растратили души.

Вечер. Вместе солнце и луна
Прилегли на крышу старой дачи.
Дремлет юный ветер. Тишина.
Воздух неподвижен и прозрачен.

В ледяных осколках дачный пруд,
Сонные аллеи на просушке,
Синие подснежники бредут
Робко по безлиственной опушке.

Я привык приветливо встречать
Все вокруг, что долюбить осталось.
Утвердило сердце, как печать,
Чувствами и молодость, и старость.

Струится дым из черных риг,
Ольха в реке листву полощет.
Сентябрь подкрался, словно тигр,
И незаметно прыгнул в рощу.

Как будто кровь, зарю лакал,
Клыки дождя точил о камни.
И в роще вымокшей мелькал,
Качая пестрыми боками.

Полнеба тучами затмил,
Листву к реке погнал по склону.
Его я клюквой покормил
С ладони – он меня не тронул.

Поплакал – никто не осудит.
Вина пригубил. Покурил.
Покойники – тихие люди,
Не надо бояться могил.

Пшено на бумажной салфетке
Для птиц. Над оградой – сирень.
Нас ждут православные предки
На кладбище в Троицын день.

Дремлет птичий заповедник,
В кронах плещется пурга.
Между первым и последним —
Настоящие снега.

Глохнут слухи. Слепнут сплетни.
Нам не надо лишних слов.
Между первой и последней —
Настоящая любовь.

Когда болел, мне не пилось, не елось.
Зияла белой пропастью кровать.
Хотелось умереть… Но не хотелось
Мучительно и долго умирать.

А выздоровел – плакалось и пелось.
Парила белым облаком кровать.
Хотелось жить… Но вовсе не хотелось
Мучительно и долго выживать.

Доят коров, надев косынки,
Хозяйки в хоре петухов.
И накрывает мама крынки
Моими книжками стихов.

О ветре утро вспоминает,
Спросонья дышится легко.
Стихи чисты, и мама знает:
От них не скиснет молоко.

Я был красив, и молод, и любим…
Но зыбко все и скоротечно в мире.
Как там цветок, что именем моим
Ты назвала, живет в твоей квартире?

Я счастлив был… Но кратко и давно.
И лишь цветок не понимает сроки.
Он воду пьет, как я с тобой вино
Пил и тонул в глазах твоих глубоких.

И свет зари, и колокольный звон —
Все в памяти красиво… И нелепо:
Вокруг – снега, но зеленеет он
В твоей квартире, превращенной в крепость.

Когда проходишь мимо, не спеши
Дверь отворить в поземку утром ранним.
Цветок – земная тень моей души,
Ты согревай его своим дыханьем.

Неожиданная пристань —
Старый дом и старый сад.
В этом доме чисто-чисто,
Словно сотню лет назад.

Скрип – рассохлись половицы.
И часы двенадцать бьют.
Мне не спится… Мне не спиться…
В этом доме мало пьют.

Все уютно и степенно:
Богородица в углу.
Фотографии на стенах,
Лунный зайчик на полу.

Дремлет галстук. Дремлет блузка.
Дремлет кошка на окне.
То, что я родился русским,
Этот дом напомнил мне.

Зной… В речке нежится карась.
Дождь спрятался в кадушке.
И, словно стадо, разлеглась
Деревня на опушке.