На маленькой табличке письмена
В ложбинках букв, запомнивших паденье
Калёных капель золочёной кровли,
Разбередя немую боль ли, кровь ли,
Мой бедный Храм, заплакавший в гореньи,
Исторг родного Бога имена.
За что? Мне больше негде горевать!
Нет больше груд неравенства ступеней,
Не позволявших, восходив, забыть,
Куда восходишь! Негде мне завыть
И разбросать на жёстких плитах пени,
Которые мне некому подать!
За что лишил меня мой строгий Бог
Простого чувства значимости духа
И принадлежности к единой цели?
О чём мне капли золота пропели
И донесли сквозь эхо в область слуха
То, что я зреньем ощутить не мог?
* * *
Мы сетуем на быстротечность! Hу?
Виним в несправедливости тугие,
Страдающие паранойей стрелки!
А между тем, сии упрёки мелки,
Как, может быть, наверно, и другие,
Поставленные Господу в вину.
Итак, взгляните, мы живём меж скал
Застывшего промеж мгновений время,
Для нас опрысканного на бегу
Внезапным клеем липкого рагу,
Изваренного из сухого семя
Полей, в которых Млечный Путь скакал.
На острие стальной калёной мглы,
На самом кончике застывшей битвы,
Едва достигшей апогея в том,
Что называют всуе бардаком,
Мы поселились на разрезе бритвы
И обживаем острые углы.
Я в таинствах немого примирения
С негодными предательскими снами
Нашёл свое утраченное кредо,
Как краешек разлитого варенья
Собой являет грозное цунами
Для всех, кому ещё бездонней небо.
Я обнимаю тех, кто изневолен
Своей души изъеденным мочалом,
И возвращаю горький поцелуй
Тому, кого залил бы алкоголем
И позабыл бы все его начала
Средь первозданных одиноких струй.
Так возникая в отраженьи судеб,
Растянутых в тугие струны буден
В несовершенных святотатствах уст,
Мой жалкий профиль, утомлённый трутень,
Бежит от края, что чрезмерно люден,
К иному краю, что чрезмерно пуст.
Мне ещё многому так надо научиться,
Мне ещё многому так надо научить.
Такая сложная наука — просто жить
И не ловить за хвост несчастную синицу.
Мне ещё много надо серых журавлей
Поймать средь неба вверх подвешенных пределов
И, разрыхляя свет, по выделке небелый,
Разбережать в себе остаток светлых дней.
Мне ещё много ненаписанных стихов
Пропеть хотелось бы, хватило б только силы,
Чтобы не вышли эти песенки плаксивы,
Как то бывает с приближением годов.
Мне ещё многое придется позабыть,
И даже то, — узнать что предстоит лишь,
И к этой жизни, видимо, привыкнешь,
Лишь как придет пора отвыкнуть жить.
Завороженный творогом,
Нежным творогом зим,
Всё, что было мне дорого,
Растерял и забыл.
Всё, что было мне значимо,
Важно больше не мне,
И в чертах обозначенных
Календарь на стене.
Расколоченным омутом
Бьётся сердце забот,
И каким–то поломанным
Выдаётся восход.
И каким–то не выданным
Замуж или врагу
Возникает предвиденье
Острой боли в боку.
Не витаю в сознании,
Как в пергаментах грез,
А хромаю в старании
Урезонить невроз,
И брожу незамеченный
Средь творожности зим,
Как больной обесцвеченный,
Лишь с тобой не один.
От гениев всегда несёт загробьем,
Не столько хладом, сколько хладнокровьем,
А также неприступным веществом,
Которому не стоит за столом
Искать сравненья или же подобья
С банальностью учебного пособья.
И каждый божий протрезвелый шквал
Нас, обуяв потребностью похвал,
Ведёт к столу с уверенностью дерзкой,
Что в этот миг писать бы впору фреcку
С нас, оседлавших стул, как пьедестал.
Но то — не так совсем, не так, оставь,
Не разменять фантазию на явь,
Не различить ни калек, ни пророчий,
И гений — только узник многоточий,
В реке забвенья плещущийся вплавь.
Я взял вас в сеть, скупого мира дни,
Кроша сухарь метеоритным ливнем,
Гордясь клыком или же лучше бивнем,
Ловя на кухне шкурки ананаса,
Плода и символа моей родни,
Буржуев злостных и жильцов Парнаса.
И так не по–монашески влюбясь,
Едва ль кичась заученным наречьем,
Глотая горечь беленьких пилюль,
Плету я нескончаемую вязь
Непроходимой сети человечьей,
Ловя в нее то дни, а то часы,
И звонкие кружки, что из металла,
Которому предстало заверять
Весьма весомую надежду сделок
И грусть моих уже больных сиделок,
Не воспринявших мысль мою о том,
Что нет везенья в стае человеков,
И материальным миром подструнясь,
Не бередя в себе поток сознанья,
Я пропускаю летние купанья
И проживаю вскользь свои плоты,
Которые уходят и уходят
На самый краешек того, что мы
Зовём созвездьем сладкого покоя,
Которого нам не узнать, но мы
Его и так узнать бы не желали.
И бог с ним, лучше снова о металле,
Который больше не несёт в себе
Ни сласть владения, ни грусть потери.
И на Востоке сонные тетери
Уже узрели солнечный приход,
Пока у нас ещё почти всё пусто.
Ни торжества, ни змея, ни мангуста,
Ни колдовства по кухням второпях,
Ни расставанья с жесткостью постели,
И телом чуя приближенье сна,
Я сознаю себя во всем виновным,
И в то же время невиновным, так
Уже сложилось, каждый мы пустяк
К себе привяжем и воркуем нежно
О своезначьи и большой вине,
А между тем нет истины в вине.
По крайней мере в том, что неизбежно
Нам поставляет душный магазин.
Нас обманули, из стальных витрин
Украли всё, чем славились напитки,
А нам остались пытки, только пытки
Распространять влечение своё,
Вливать в себя отравленные зёрна
Народных благ и пошлости народной,
И незнакомых мыслей о войне,
Которая считалась неизбежной,
Какой–то окончательно небрежной
И не возникшей где–то всё равно.
Читать дальше