Анатолий Гребнев - Берег родины

Рвет другой рубаху с маху:
– Мужики! Кто нас поймет?
И в деревне жизнь не сахар
Да и в городе не мед!

Зря ты, парень, рвешь рубаху —
Понапрасну не ярись.
Знаешь что – пошли всех на хрен,
Только сам не матерись!

Будем дальше жить, ребята —
Хватит плакать и стонать.
Сроду жили небогато,
Значит, нехрен начинать!

В России царствует разруха,
И, к ней привычная давно,
Как Богородица, старуха
Глядит в забытое окно.

В старинных стенах прокопченных,
Уже давным-давно одна,
Она детей своих ученых
Перебирает имена.

Ты встретишь взглядом
Лик иконный
И оправдаешься с тоской:
Не прирастает старый корень
На почве новой, городской.

Но ты приехал не за тем ли,
Чтобы понять, как дальше жить?
Хмель
Так обвил
Телеантенну,
Как будто хочет задушить!

Я душою покамест не вымер,
Одного только хочется мне:
Нам бы встретиться снова, Владимир,
На отеческой нашей земле.
В те края нам бы снова приехать,
Обретая забытый покой,
Где звенит наше детское эхо
Над веселою Вяткой-рекой.
Нет на свете людей задушевней!
На прадедовских стоя корнях,
Нас напоит-накормит деревня,
Вся в заботе сама о кормах.
Вся в работе, извечно творимой,
Жизни-доли своей не корит,
Слезы вышибет песней старинной
И частушкой лихой одарит.
Ты вглядишься в родимые лица
И поймешь в озарении лиц:
Настоящая наша столица
Здесь, вдали от великих столиц.
Здесь, едины душой и слезами,
Мы сойдемся, довольны судьбой,
Что родная земля нас связала,
Словно братьев крестовых, с тобой.
И, стаканы подняв не пустые,
Слыша радость живую в крови,
Будем вновь говорить о России —
О единственной нашей любви.

Сколько ж можно болтать и
стограммить
Под хмельную чечетку колес?
Я сумею
состав
застопкранить,
Я успею
рвануть
под откос!

Вы за горло меня не возьмете,
Мне на вас глубоко наплевать!
Ах, какие на поле ометы!
Я в ометы уйду ночевать.

Добреду я до теплой соломы,
С головою зароюсь в лучи.
И усну я спокойно, как дома,
Как у мамы на русской печи.

Не забыт он,
не предан,
не запит —
Родниковый отчизны исток…
Мне на Вятку, на Вятку, на запад!
А колеса стучат на восток.

Видно, так все и будет тянуть
в эти милые сердцу пределы.
Будто можно
хоть что-то вернуть,
что уже навсегда пролетело.

Будто можно вернуться туда
и зажить, как жилось,
без заботы.
Время, время —
стучат поезда.
Время, время —
свистят самолеты.

Как же, время, тебя обогнать?!
И ревут,
и грохочут турбины,
чтоб меня от земли
оторвать
и умчать в голубые глубины.

Я поверить в свободу готов!
Но ищу,
проплывая над бездной,
средь галактик ночных городов
деревушки забытой созвездье.

Мне мерещится пламя костра.
Ребятишки в ночном у загона.
Тишина.
Предрассветье.
Роса.
Ржут в поскотине сытые кони.

Я сейчас одного подзову
и за гриву —
рывком незабытым.
Догоняй меня, время, – ау! —
Ахнув, кинется луг под копыта!

Только ветер в ушах
запоет,
зазвенит над зеленым затишьем…
Гаснет искоркой мой самолет.
Как завидуют мне ребятишки!

У костра вкусна уха.
Речь красна у пастуха.
За пастушеской сторожкой
Ночь сиятельно-тиха.
Этой ночью сон не в сон,
Хоть как будто снится он —
Из коровьей загороды
Колокольцев перезвон.
И в наплывах тишина,
Словно землю – свет луны,
Вновь меня переполняет
Чувство отчей стороны.
Как весенняя трава,
Корневым чутьем жива, —
Снова я, воспрянув, слышу
Родниковые слова!
А пастух ведет с подходом,
Словно песню, что берег:
«Рыба посуху не ходит.
Ты, милок, поди, продрог?
Ну-ка разом, разом, разом,
Чтоб не грызла грусть-тоска,
От коровки белоглазой
Молочка отведай-ка!»
Засыпаю в свежем сене.
Все еще костер горит.
Все еще пастух Арсеня
Над стаканом говорит!

Я вздрогну спросонок,
открою глаза,
От инея в сене хрустят волоса,
Сентябрьским туманом луга
затопило,
И, кажется, наземь сошли небеса —
Так близко и страшно
пылают светила!
Лежу на стогу у небес на виду.
Любуюсь-гляжу на большую звезду,
Которою трону рукой,
если встану.
Под утро
к загону на ощупь бреду.
В загоне мычит потревоженно стадо.
Костер у избушки остыл и потух.
Косится ворчливо Арсеня-пастух:
«Ну как не ругаться,
скажи ты на милость,
Пойди, соследи-ка ты этих пеструх —
Телушка-шалава взяла – отелилась!
Но будет, по видам,
коровка добра…»
Туманом стекая по стенкам ведра,
Густое молозиво чиркает тонко.
Я грею теленка, обняв, у костра
И звездочку глажу на лбу у теленка.
Курчавым сияньем исходит она —
Не в недрах Вселенной,
а здесь рождена —
Мне звездочка эта дороже небесной.
Она и потом,
в суете городской,
Приснится с улыбкой,
а может, с тоской,
До боли напомнив родимую местность.