Дмитрий Щедровицкий - Мой дом – бесконечность

Среди толпы несметной
Снежинок и людей —
Живи с душой бессмертной
В ликующей беде.
В кругу деревьев спящих —
О, как бессонно мне
Среди аллей погасших,
Но светлых при луне,
Чей луч немой и вечный
На сотни лиц дробим, —
В стране, где первый встречный,
Как первый снег, любим,
Где горький плач и шалость
Сошлись – играть в снежки,
Где все века смешались
В огнях Москвы-реки…

…Вы все молчите, но молчанье это
Мне тяжело и как-то непривычно…
Вы не забыли – черный на рассвете
И золотой под вечер, черепичный
Спокойный город – безмятежный Рим,
Погибший в полдень от землетрясенья?
Забыли?… Ну – тогда поговорим
Об улице, блуждавшей в тьме весенней,
Как мальчик меж сиреневых кустов…
Бывало, не успеет миновать
Одна весна – за нею сразу сто…
Вы знаете? Над улицею той
Давно отяготел сгущенный холод,
И некому ее отогревать —
Уж тридцать лет над ней стоит зима…
Как, Вы ее не помните?…
А двор В зеленых птицах и знакомых лицах
Старух, прохожих, столбиков, камней,
Где пели, словно первый раз на свете,
И наряжали к свадьбе жениха?
Молчите? А старинный тихий дом —
Скрипели двери, времена нищали,
Жильцы, старея и сходя с ума,
Вас яблочным вареньем угощали,
И запах длился, как крадется тьма?…
Что ж – Ваша память отрясла их прах
От ног своих, спешащих к забытью?…
Но комнату в разбитых зеркалах Вы помните?
Любимую свою У белого окна, в последний час?
Как в этот миг она была все та же,
И как она за все прощала Вас,
И ласково твердила имя Ваше?…
Нет, вижу я – Вы потеряли все:
Ее, себя… И все же пред осколком
Зеркальным – в той же комнате, как сон,
Стоите Вы… И простоите долго…
Но дом, и двор, и город золотой
Нежданно потеряли отношенье
К тому лицу… К душе погибшей той…
Как в темном небе – гасни, отраженье!..

Да, что уж говорить – прошло то время,
Когда на пир великого безумья
Сходились хвастуны и короли,
И сам Шекспир играл для них на дудке…
Настал последний, непробудный век.
И как ты в колокол всемирных взрывов
Ни бей, – тебе его не разбудить.
Майданек, полный Гамлетов.
На всех – Один безмолвствующий отчий призрак,
Идущий вспять у будущего с краю,
И всех к себе влекущий. – И они
В своем падении неразличимы…
Один из них, кто пишет эти строки,
Глядит в пустой прищур могильной ямы,
Как нищий сфинкс, обритый наголо.
– И со своею головой играет.

Как дворам, по-будничному праздным,
Разгадать в столетии литом,
Что любил тебя всегда, но сразу
Не сказал… Что столько лет потом
Говорил с тобою – не словами,
Но прерывистым дыханьем звезд,
Но бушующими деревами
В откровенные прорывы гроз,
Что зимою – зябликом случайным
Я стучался в мерзлое окно…
Да и то, что кажется молчаньем,
Было правдой до краев полно.

…Архангел говорил: «Читай!»
А он в ответ: «Я не учился
Срывать с небесного щита
Созвездий медленные числа.
Я знал: бегущий свиток лет
С той вязью встреч на белых веснах
Написан лишь затем, что вслед
Единственный читатель послан. —
Я знал: для одного меня
Вся каллиграфия печалей
На обороте Книги Дня
Луны выводится лучами.
Не бойся – я пойму и так: В
едь на скрещенье вен трепещет
Велений Божьих каждый знак.
Вскрой полумесяцем – захлещет!»

О возросший над самой крышей
Мой космический черенок,
Под которым созвездья рыщут
Городские, сбивая с ног,
О юродивый, о тишайший,
Протянувший десятки рук
Над несбыточной жизнью нашей,
Над большим фонарем разлук.
Беспечальный! В тебе не того ли
Слабоумного мальчика дух,
Что не знал ни тоски, ни боли
И ловил огоньки на льду?
Помню – вскладчину хоронили
Мы всем домом тебя год назад…
Не пустили. Не дали крылья.
Только долгий зеленый взгляд.

…О господин! Когда великий мрак
Падет на эту землю безвозвратно, —
Последним светом в черных зеркалах
Я отражу тебя тысячекратно.
Я стану песни отзвуком твоей,
Ответом средь всемирного молчанья,
Твоим воспоминаньем… О – поверь,
Поверь, что наша встреча не случайна!..
И ради тысяч непостижных лет,
Где мы неотличимы друг от друга, —
Подай на бедность – и смотри мне вслед,
Пока следы на льду не слижет вьюга.