Андрей Моисеев - Молоды, как пыль

Оковы желают иначе:
Молчанье – единственный грех.
И справиться с этой задачей
Не в силах любой человек.

Все взрослые заняты были;
К Мальвине направился я.
Детишки о чем-то гласили,
Диктуя слова нехотя.

Бессмысленно дети сидели.
Явился еще юный гость.
И, в глупость несносну поверив,
Такой задала нам вопрос:

– А кто целовал его в губы?
Ну, кроме, конечно, меня?
– Я с ним целоваться не буду! —
Ответил какой-то сопляк.

Увидел, как слезы сестренки
Скатились по мягкой щеке.
Злодейка словами ребенка
Продолжила гнусную речь:

– Не видела губ таких синих
Холодных и твердых, как лед.
Слова меня так разозлили,
Что дурой назвал я ее.

Она растерялась немного,
Ни звука теперь не издав.
Затем покосилась сурово,
Обиженно вон уползла.

Сестре моей стало приятно;
От горя ушел прошлый след,
Но что-то сидело осадком,
Не дав улыбнуться в ответ.

Родители делись куда-то,
Незримо покинули дом.
Случился отъезд так внезапно,
Что я не успел одного.

И больше не видел я папу,
Мой крестный уже среди звезд.
Как все мужики, я не плакал.
Возможно, не принял всерьез.

Сейчас уже поздно, наверно;
Все грузы пропали в годах.
Забвенье волною победной
По нашим прошло головам.

Не помню, как там очутился:
Кругом вижу белый лишь снег,
Ограда с оградой ютится,
И в каждой – один большой крест.

Шагали куда-то неспешно
Среди незнакомых людей.
Я в папу вцепился покрепче,
Не видя знакомых семье.

Дошли мы до свежей могилы —
Два метра она в глубину.
Мне сил подойти не хватило —
И многие люди поймут.

Казалось, что я в километре
Стою ото всех остальных;
Казалось, что пиршество смерти
В экране трагедий немых.

Пока суетились людишки,
Стояли мы с папой столбом.
С коробкой неправильной вышли
Солдаты без всяких погон.

Они надо рвом опустили
И медленно кинули вниз.
Тогда я не понял: отныне
Аркадий стал сыном земли.

Картинка казалась далекой,
Идущим в экране кино:
Сюжетом печальным и блеклым,
Открытом в сознаньи моем.

Одно лишь ко мне доносилось:
Замученный женственный рев.
Они как могли, так просили,
Но только не помню я слов.

Разгневались вмиг автоматы,
Издав агрессивную трель.
Мой папа случайно заплакал
От тяжести прошлых потерь.

Светлану держали под руки,
Ведь силы покинули дух.
Громоздкая тяжесть разлуки
Нещадно рвала тишину.

Тогда не заметил Мальвины,
Снежаны не слышал совсем.
Я просто стоял средь пустыни
На жгучем и мертвом песке.

Не видел в толпе моей мамы,
Не слышал совсем никого,
Ведь каждый казался мне странным —
Иным, кем он был до того.

Когда закопали могилу,
Поставили памятный крест,
Под крики «Аркадий, помилуй!»
Ушли все с привычных им мест.

Мы с папой скорей зашагали,
Пытаясь догнать остальных.
Услышал: Светлана скандалит,
Не веря в суровость судьбы.

Она не желала садиться
В замеченный утром фургон,
Пыталась от всех отцепиться,
Но ноги держали с трудом.

Упала на снег на секунду —
Подняли вдову в тот же миг.
Родные уже не забудут
Великую силу любви,

Огромную силу утраты,
Пронзившую душу ножом.
Вдова поняла: безвозвратно
Супруг от любимой ушел;

Поэтому хочет вернуться,
Упасть и свободно вспорхнуть.
Но это обман, а не чувство,
Родился в суровом бреду.

Автобус забрал меня с поля,
В окне открывая сюжет,
Где женщина спорит с судьбою
О том, кто не дышит уже.

Слова не доступны сквозь толщу
Прозрачных стеклянных оков,
Но смысл события проще,
Понятен всем даже без слов.

Способности таяли быстро,
Мешая истошно вопить.
А силы, как малые искры,
Потратили жизни свои.

Помчался автобус куда-то,
От крестной меня отдалив.
И я укатил безвозвратно,
Запомнив тот день лишь таким.

Весь вечер сидели с Мальвиной;
Родители пили вино.
Мы слышали крики в гостиной —
Грустили они в унисон.