Андрей Моисеев - Молоды, как пыль

Осколком сознания стала
Большая из всех крупных бед:
Звезда в небесах засияла
И всем подарила свой свет.

Не видеть мне крестного папы,
Так зря он оставил родных!
Ему не вернуться обратно
Из дальней для нас стороны.

Меня разбудили пораньше,
Хотели успеть накормить,
Но я оказался уставшим
Еще до начала пути,

Поэтому творог не пища;
И мир точно мраморный сон:
Когда все вокруг что-то ищут,
Реальности нет за окном.

Родители бегали долго,
Забыв для чего и зачем.
А я, ожидая их робко,
Один в коридоре сидел.

Они безнадёжно держались,
Хотя понимал, что-то есть:
Отец, как змеёю ужален,
Не мог говорить или есть.

А мама, возможно, не спала,
Ведь ночью звонил телефон.
Тогда же, развеяв ударом,
Ушел в никуда ее сон.

И вот она слабой рукою
Не может рубашку надеть.
От слабости тело все ноет,
От горя нежданных потерь.

Негоже так выглядеть плохо
Возлюбленной русской жене:
От слез очи ясные сохнут.
Себя не даёт пожалеть.

Мы вышли довольно нескоро,
И путь не составил труда,
Но не было раньше такого,
Секунды чтоб шли в никуда.

Был путь нескончаемо длинным,
Размеренно шел каждый шаг.
И вместо минуты невинной,
Мы час добирались, спеша.

Меня посадили к Мальвине
С неведомой целью для нас.
Мужчины скорей удалились,
На белой машине умчав.

А мамы затихли на кухне —
Подругу хотят поддержать,
Но сердце разбитое глухо,
Как после удара ножа.

Я слышал порою мычанье,
Тогда не узнав в этом плачь.
С Мальвиной мы просто молчали,
Хоть фразу боясь рассказать.

Так робко слова прозвучали,
Разрезав в момент тишину:
Мальвина шепнула случайно,
С трудом не расплакавшись тут:

«Так жалко, что папы не будет.
И он не придет никогда».
Их счастье голубкой загульной
Направилось вдаль на юга.

Напишут «потеря кормильца»
На тысяче разных бумаг,
Которые будут храниться
В запаянных ложью столах.

И выпишут пенсию детям,
Лишь четверть на руки вручив:
Достаток порой очень вреден
Сиротам – погубит он их.

Чиновник боится за деток,
Поэтому очень суров,
И в шубу из норки одет он,
И любит далекий курорт.

Я видел, как мама с подругой
Направились с скатертью в зал.
Им даже шагать было трудно
И прямо направить глаза.

Нас тетя гулять отпустила,
Снежане чтоб дать отдохнуть.
Мы молча отправились мимо,
Надеясь придумать игру.

На улице солнце сияло,
Но грело других, а не нас.
Возможно, светило устало
От грустных обиженных глаз.

Во двор прикатила машина
С наклейкой большой «ритуал».
В окне разглядел я мужчину,
Которого вовсе не знал.

Увидел, что папа с другими
Тягает неведомый груз.
За ними мы не поспешили,
Оставшись сидеть также тут.

Я помню размыто мгновенье
Прихода к Светлане домой,
И путаю я, к удивленью,
Две разных картины порой.

Входя в коридор невеселый,
Мне нужно увидеть венок,
Услышать печальное слово
О том, кто «отныне высок».

Однако не слышится речи,
А детский младенческий крик —
Малышка неясно щебечет,
Пуская из уст пузыри.

Аркадий сидит очень близко,
Ведь дочке всего один день.
Мальвина с затаенным риском
Сестренку желает смотреть.

Все мило с рожденьем ребенка:
Кормление, крики и сон.
И в комнате криками звонко
Напевы сестры разнесло.

Ослаблена родами мама —
Аркадий на кухне творит,
А мы в виде лишь панорамы
Вокруг нарезаем круги.

Но это не боле, чем призрак —
Прошло с этих пор много дней,
А крики сменились на визги
Уставших от слез матерей.

Все люди раскинулись в зале
Вокруг раскидного стола;
Меня же туда не позвали,
Но видел достаточно сам:

В коробке неправильной формы
В костюме парадном прилег,
Смиренно, печально и гордо
Отправившись в вечный полет.

Эмоции разуму чужды,
И мимики более нет.
Дышать ему даже не нужно,
А кожу схватил синий цвет.

Синюшные губы поблекли,
Пытаясь прощанье сказать,
Надеясь, что дети окрепнут,
И вновь улыбнется их мать.