Виктор Каган: Обстоятельства речи

Да не поддайся, Боже, злобе дневи,
вглядись в сухой ручей моей души —
не в ярости Твоей и не во гневе
суди меня и приговор верши.

Я немощен и слаб, стенают кости,
душа потрясена и плачет плоть.
Согрей меня в небесной тёплой гóрсти,
спаси меня – прошу Тебя, Господь.

Ты милостив – мы знаем это оба.
А смерть уносит память, не скорбя.
Кто может славить Господа из гроба?
Спаси меня – я сохраню Тебя.

От происков врагов ослепло око.
Закон затоптан в грязь и лебеду.
Врагов моих Ты покарай жестоко,
предай неутолимому стыду.

Услышь меня. Прими мои моленья.
На беззаконных гнев Твой обрати.
Спаси меня – Твоей руки творенье,
чтобы я мог в душе Тебя нести.

От Бога до Божией Троицы,
от Троицы к тройке наганов.
от Божьего и до бассманных,
от праведников до поганых,
от духа до алчной утробы,
от пропасти и до паренья,
от серой золы до каленья
и от слепоты до прозренья,
от правды до лжи и обратно…
И что же, и что же, и что же?
Мы – неразличимо похожи —
затылками в смертное ложе.

А ты-то? Ты кто? Ты спроси
у Бога. Но он в небеси.
Разрыта, в ухабах, убога
ведущая к Богу дорога.

Каин брату не сторож. Кроткий трудяга Авель
тянет свободы лямку до вечной своей вольной,
а за спиной у Бога ражий лыбится дьявол,
ангелы волокутся жилкою подконвойной.

Чёрное назовём белым, белое назовём чёрным,
вечное лето сменим на злую вечную зиму,
головы заморочим, шеи свернём непокорным,
рваную память выбросим в мусорные корзины.

Сорок воронов в небе когти на падаль точат.
Сорок шустрых сорок всё, что блестит, разворуют.
Клюнет с весёлым криком утро жареный кочет,
сплюнет брезгливо красную землю ещё сырую.

И понесётся по новому колесования кругу
мир за собой в погоне, как на водопой кони.
Так береги, Господи, детей, друзей и подругу.
Что я без них, Господи?
Прах на Твоей ладони.

Отверженный, поверженный,
но своему приверженный —
да как он смеет сметь?!
Твержу урок затверженный —
да будь презрен отверженный.
Но не могу презреть.

Я сам такой же, Боже мой,
зашоренный, стреноженный,
но не презри меня.
К ногам Твоим низложенный,
презреньем уничтоженный
живу, себя кляня.

Душа, как вечной дратвою,
прошита смертной клятвою,
и мне её блюсти.
Трещит спина под жатвою
виной тысячекратною,
но Ты меня прости.

Прости моё прельщение
и пусть Твоё прощение
даст силы устоять,
пройти сквозь очищение
от зла и наущения
презреньем убивать.

Прислушаться и в памяти сберечь
cлова небес и недр земных звучанье.
День дню передаёт живую речь,
ночь открывает ночи тайны знанья.

Их голос слышен в каждом языке.
Их звук несёт с собою откровенье.
Лежат миры у Бога на руке,
высокому послушны повеленью.

Звезда летящая и падающий лист,
и первый снег шуршит над колыбелью,
и страх Господень праведен и чист,
как вслед за ним идущее веселье.

Меж помыслом и умыслом держась,
до замысла поднимешься едва ли,
пока себя не обнаружит связь
всего со всем, что в слово заключали.

И Божий суд не надо мной – во мне,
не в будущем, а в этом долгом миге,
где, как росток, таящийся в зерне,
в себя вбираешь тайный смысл Книги.

Орёл повис над пропастью времён.
Застыло время на пределе страсти.
Моей молитвой воздух напоён,
но множатся несчастья и напасти.

Не медли, поспеши ко мне, Господь!
Не принимай за дурня иль кликушу!
Я не о том, что изнывает плоть,
спаси от поношений мою душу,

вспять обрати желающих мне зла,
останови их низкие деянья.
и дай мне сил, чтобы душа могла
дожить до их стыда и осмеянья,

чтоб вместе с теми, кто идёт к Тебе,
Тебя воспеть и петь Твоё спасенье
не в жалкой и униженной мольбе,
а в радости одной – Тебе служенья.
Так поспеши, Господь, на помощь мне,
я нищ и беден без Твоей заботы.
Ты жизни свет, мерцающий в огне
души, когда за ней идёт охота.

Не медли, поспеши, Тебя прошу!
Ты знаешь – я прошу не слишком много.
Три тыщи лет молитву возношу.
Три тыщи лет… мгновение для Бога.