Иосиф Гальперин - Глаз всеобъемлющий

Не опознан, уходит пастух-земледелец.
Затопив материк, повторяет вода
диких предков пожар по саванне Сахейля,
оставляя на дне валуны-города.
Снова степь, снова лес – не написана книга,
человечество спит, беспробудно молча.
Зреет в тесном скиту слово архистратига,
бьётся в гулкой пещере пророка свеча.

Если слово горит – не нужна позолота,
но под пыткой огнём безответны леса.
Красной нитью свяжи торфяные болота –
не проложишь подножие для колеса.
Не по рылу кусок, не в обхват человеку
беспросветных деревьев таёжный разлив.
Переплыли когда-то великие реки –
и застыли навеки, недолюбив…

Покажи мне, где раки зимуют,
где стрекозьи личинки лежат,
где, не ведая волю земную,
дышат в снег носы медвежат.

Запелёнута крыльев свобода,
спят и когти пока, и клешни,
молодь прячется на полгода,
и кузнечики не слышны.

Не бывает лёгкой игрою
несгибаемость метаморфоз,
пусть себя под землю зароет
время будущее стрекоз.

Покажи мне – и я разгадаю,
что откроет сегодняшний миг,
вызревавший в подполье годами
и прошедший сквозь нас напрямик.

Расширяется жизни арена,
в круге – завтра, сейчас и вчера,
но, меняясь, неприкосновенна
неразменная эта игра.

В любом орнаменте случайном –
вглядись! – есть человечий глаз,
как будто пристально, печально
поверхность изучает нас.

Грохочет, ухает невнятно,
бьёт водопадом по ушам
мир, бессловесно необъятный, –
спешит приблизиться к словам.

Движеньем ветра и осины
дыханье прячется в груди,
губами лёгкими жасмина
цветенье женское гудит…

Не пропадает опыт дальний
на круглой маленькой земле,
где человек исповедальный
в себе его находит след.

Вот предок – это я сегодня! –
терзает кремни для скребка,
и вдаль, и вглубь летя свободно,
считает близкими века,

не знает, кто из них жестокий,
кто был в родне исчадьем зла…
Отодвигаются истоки
и улыбаются глаза.

Как липнет липовый цветок
к листу почти такого ж цвета,
на огонёк летит, жесток,
дым мотыльков в разгаре лета.

Притянет – и не оторвать! –
намёк на родственность, приманка,
метафор общая кровать,
воронка, раночка, обманка.

А что ж тут общего, скажи?
Рожденье, зренье, умиранье.
Похоже всё, что хочет жить,
и на огонь похожа рана.

Ты только руку протяни –
к тебе черёмуха качнётся,
хоть ты её не обмани,
не оборви. Тебе зачтётся.

На перечень ручьёв,
и речек, и ключей
готов истратить взгляд
лампадок и свечей.

Мучительно искать
в болтливой тишине
источники – для всех,
прозрение – в огне.

Прост и закрыт язык
капелей или струй,
но если жаждет люд,
то напоить – рискуй!..

В пещерной темноте
среди пустынных гор
расселину рассёк
призыв, как приговор.

Но жажду утолив
вперёд на тыщи лет,
невнятен стал ручей,
и непрозрачен свет…

Сквозь дёрн, среди травы
в песке пробился ключ.
Смешные пузырьки
перебирает луч.

Потемневшим лицом
вода припадает к песку,
после блеска зеркального
ясность до дна.
Посмотри на пруды:
их вгоняет в тоску
та же темень небесная,
отражена.
Посмотри на себя,
погоди, задержись в октябре,
крохи листьев сгорающих
к силам добавь,
бровью ивы зелёной коснувшись,
лицом подобрей,
опоздавшую зелень
со снегом поздравь.

Когда метафорический сквозняк
соединяет дальние значенья,
как бы телеграфический столбняк
идёт по полю мимо населенья,
я думаю о радиоэфире –
одном на всех.
На всё вещанье в мире.

Некто
рисует миры
на песчаной отмели.
Неудачные
быстро смахивает сам,
удачные
смывает волна.

Плезиозавр,
подымая утром голову
над солёной водой,
думать, видимо, не мог,
но вполне ощущал:
как хорошо!
Ему повезло родиться,
он видит солнце,
лучшего мира нельзя вообразить.