Марина Комаркевич - Лоза

Знаешь, как сам Он на это смотрел,
и как волновался о бедном Младенце,
как будто бы это не было с Ним,
как будто впервые увидел…

Откуда я знаю? Сегодня же
мой день рожденья…

Вода.
Мимо стен, в жерла труб водосточных
Нисходит вода,
Мы захлебнемся сегодня, это точно,
Причем навсегда,
Мимо крыш, мимо снега, мимо окон,
Через наши дома,
Шум воды в водостоках,
Повторившийся в прочих шумах.

Наши мокрые руки ничего не удержат,
Ветер нас разметал в наших мокрых одеждах,
Сквозь завесу воды уплывающих, ибо
Мы теперь вот такие пернатые рыбы,
Сотворенье воды прямо здесь происходит,
И четвёртое небо на землю нисходит,
И наверное завтра взглядом неудивлённым
Мы встретим солнечный диск не золотым, а зелёным,
И пойдем, избегая движений неверных,
Опасаясь нечаянно всплыть на поверхность.

Вода.
Мимо нас, так упорно желавших прихода весны,
Утомленных, промокших, озябших, потерянных мимо,
Но как странно всегда пахнет в вымокшем воздухе дымом,
Топят печи в домах,
Это значит, что мы спасены.

1. Липа

Снег растаял и снова выпал,
Где ты, моя гефсиманская липа,
Под которой лениво и нежно
Думать о куговерти снежной,
На другом конце мира, мира,
На другом конце света, света
Быстротечное наше лето,
Август венчан сияньем млечным
В удалении бесконечном
От тепла такого, как это.
Я лежу в покое и неге
Под прохладной дымчатой кроной,
Солнце тает в листьях зелёных,
Здесь Давиду служила Ревекка,
Здесь, на ложе ему готовом,
Разноцветье коринфских тканей
Небольшими устлав цветами,
Омовенье в сосуде новом,
И простая пища, и танец.
Разве липы растут в Гефсимане?
Я не знаю об этом, не знаю,
Но стою под моею липой,
Словно летаю.
Только руки раскину и падаю вниз непременно,
Что за сладость разлита в моих обессилевших членах,
Виноградного сока и мёда,
Листвы, проплывающей в небе,
Над моей головой запрокинутой,
Что мне так горько,
Так сладко
Опять оказаться в начале,
У истока всего:
– Таки что же мне делать теперь? —
восклицаю в восторге.
– Ну так ляг и поспи, – шелестенье листвы отвечает.

2. Давид

Ты помнишь ли Анну?
Так ново казалось, что женщину можно
не только что видеть,
Но целовать и касаться руками.
А помнишь Ревекку?
Она танцевала,
Ногой не приткнувшись о камень.

Как шёл ты к Ревекке от Анны
Сквозь долгие годы,
И сам танцевал,
И играл на тимпане.
Но разве ты Анне сказал, что полюбишь Ревекку,
Ревекке – что некогда был с рыжекудрою Анной,
Сегодня умершей,
Что глаза у Ревекки и столь зелены, и столь же
желанны?
Обид не нанёс не прошедшему веку, ни новому веку,
С любимою каждой по новому век проживая.

В саду Гефсиманском
Под липой и сонной оливой
Тебя ожидают Ревекка и Анна.

Останься счастливым.

3. Смерть

Я отдаю тебе все мои сказки, возьми.
Не тебе, так кому же ещё?
Кого ещё перед Ним и людьми
Я могу так не просить ни о чём?
Есть ли во мне эта еврейская кровь,
Если бабки с фамилией Привман уж точно нет,
Если знаю на идиш несколько слов,
И Моисеем именовался дед.
Интересная личность – дед Моисей,
Польский каторжник из сибирской Руси,
А вот был ли он к тому же еврей —
Мне теперь не у кого спросить.
И такой ли это солидный дар:
В мешанине всех моих праотцов
Есть и горстка плоти казанских татар,
Есть и горстка крови эстонских купцов,
Есть и горстка силы сибирских дев, —
Ой, какие там девки, так Боже жь мой!
Смешаный сей многоязыкий напев
Тоже возьмёшь, брате крестовый мой.
Право, ты ведь не знаешь, когда уйду,
Я и сама не знаю, когда уйду,
Но на пути хочу очнуться в Саду
Под липой, в том моём Гефсиманском Саду.
Окунусь в текущий по листьям Свет.
Удивлюсь – такая нежность в груди.
Господи, гам ки элех бегей цальмавет,
ло йира ра, ки ата имади. 1 1 (22 псалом Давида, «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной»)

Храни меня, Господи, от старых друзей,
Храни меня, Господи, от новых врагов,
Храни ото всех, кто однажды вдруг вспомнит,
Что где-то живу я вдоль твоих берегов.