Но никто никогда не узнает
кому какие стихи!
Время дыры латает,
а мы всё шли, шли и шли.
На телах живого нет места
от поцелуев судьбы.
Женихи мы или невесты —
плевать, умирать мы шли.
Ненарядное, рядное лето,
ненаглядные: лето, зима,
лишь весна стороною где-то
мимо нас, несчастных, прошла.
Раз и два – шагаем смело!
Дружно ли? Не в этом дело,
ищем, ищем на пути
знаки в виде бересты.
Виноваты ль мы, невинны —
не гадаем. Из осины
колья чешем и втыкаем,
а куда втыкаем – знаем!
Знаем даже почему
на любовь и на еду
много времени не надо:
ведь планетища брюхата
непокорной головой
вовсе, вовсе не одной,
а двумя-тремя – не боле.
Не ходите вы на волю,
делать нечего вам там:
бересту ходить, считать.
Вот и все. Походы наши:
от любви к родне да к каше.
А в пути, опять же, колья
из осины. Ну доколе?
Девочки злодейки нам не интересны
Женские привязанности
разные бывают:
девушки-политики
в пушечки играют,
играют и рады.
Видно им так надо,
ведь у таких ватрушки —
пушки да снаряды.
Не рисуй картины,
нам таких не надо!
Вы поэты, тоже
свое дело бросьте:
напишите повесть
о женской тихой злости.
Иль давайте лучше
в гости сходим к бабе:
– Здравствуй, дева, здравствуй,
мы к тебе с цветами!
– Здравствуйте, ребятки, —
тихо я сказала. —
Вы пошли бы к чёрту,
вас к себе не звала!
Видно мне так надо —
песни и сомнения,
под луной широкой
самопостроения:
ать-два левой, девка,
ходи около дома.
Видишь пленным солнце?
Значит, замуж скоро.
Женские привязанности:
кошки да матрёшки.
Женские обязанности:
мужа ждать в окошко,
а не шастать полем
и не бегать лесом.
Девочки-злодейки
нам не интересны!
Они всегда одиноки,
они всегда голодны,
эти воины света,
победившие воинов тьмы.
Всё, Россия больше не будет
участвовать в войнах гадких.
«Уходим, уходим отсюда», —
горько шептали ребятки.
Наверно, неверное войско
неверный выбрало путь:
в тех сердцах стучалось: «Ошибка!»
А этим надо свернуть
свои сердца на замочки
и вернуться домой,
ведь дома сыны и дочки
и стих окровавленный мой.
Домашние командиры,
домашний и свет луны.
Где ж вы долго так были?
«Мы к дому так долго шли.»
А недошедшему память.
Пришедшему снова в бой!
Как долго мы будем плакать
над тобою и мной?
Наши мальчики умирают
и рождаются вновь.
Наши мальчики твёрдо знают:
мир не спасёт любовь.
Наши мальчики не играют,
наши мальчики не поют,
наши мальчики погибают,
нет не с нами, не тут.
Проходило былое былом,
улетало лётное вдаль…
Сколько мальчиков наших было
тут убито? Не помню. Жаль.
Никогда никого не любила.
Кашу пшённую детям варила
и приговаривала:
«Малая жизнь, как марево;
большая жизнь, как бельмо;
когда-нибудь встречу его;
варись, варись, моя каша.»
Без любви хороша я. Наша
доля – скорее неволя;
наша доля – запрет, не боле.
Наша правда – чужая неправда.
Наши вещи – топор и клещи:
порубаю и выстрою племя
от семени нелюбимого. Время
досталось такое сегодня.
Злая, голодная я, в исподнем
выходила на бой и билась:
кого убила, в того и влюбилась.
Вот так поздно влюбилась, значит.
Он не плачет – герои не плачут.
И я плакать совсем не умею.
Никого никогда не согрею,
никому не скажу: «Любимый!»
Мимо стреляет, мимо
стрела молодого Амура.
Не жду ничего. Я дура.
Ощущение войн повисло,
ведь люди не дураки:
числа считают, числа
до ядерной той войны.
Числа считая, числа
застыли на наших губах:
день-деньской, день коромысло,
день мужнин, день жён, день впотьмах.
Часы с кукушкой на стенке,
сегодня блины горой,
и дети на переменке,
а завтра весь мир – войной!
Я одна об этом писала,
лишь я твердила о том:
очень сильно я сожалела,
что планета Земля – мой дом.
Читать дальше