Инна Фидянина-Зубкова - Раз собрался на войну – иди. Войны новые

Край родной я белым белила,
белым плугом луга «стелила».
И бегом по белому полю
на белую-белую волю!

Неизбежным казалось счастье.
Солнце за облаком: «Здрасьте,
природа, цветы и колосья!
Что же будет, когда их скосят?»

Будет хлеб хрустящий и сладкий.
Ах, какая я девочка хваткая:
радугу рукою схватила
и пшеницу ею косила.

Накосила снопов – не сносят!
Ой да ветер меня уносит
далеко от дома родного
в мир большой, не видала такого:
страны, а в странах войны.

И их детям ни жарко, ни больно:
лежат бездыханно рядами,
не просятся к папе и маме.

Я им колосья кидала,
но меня лишь стена замечала,
стена от дома разрушенного.

Ты не слышишь, а я послушала,
как мать Природа шептала:
«Счастья всегда не хватало
на всех сразу. Лети отсюда!
И у них оно когда-нибудь будет.»

Миролюбивые мальчики, я вас любила, а вы
пели в ночи под гитару и сочиняли стихи.

Миролюбивые мальчики дарили девкам детей,
и уносились к звёздам! Нет таких словарей,
где «миролюбивый мальчик»
описан, как супергерой.

Но кто-то стучится. Кто там?
«Дверь для беды открой!» —
миролюбивый мальчик надевает шинель.
– Не уходи, мой хороший, ты не все песни спел!

Но он ушёл, не простившись.
Они встали все и ушли
миролюбивые мальчики – сыночечки войны.

А ты сиди, подруга, воспитывай детей:
миролюбивых мальчиков – вестников смертей.

Чёрны вороны Афгана
песни белыя поют.
Ничему не учит рана:
я ни в поле и ни тут.

Раскричалось злобно эхо:
«Айда строить магистраль!»
Я служил у вас морпехом,
а сегодня мне не жаль
ни войны безумной, дикой,
ни разбитые сердца.
Да, в Афгане было лихо,
а сегодня пустота.

Закурить бы самокрутку
и опять в неравный бой!
Что спросил ты у морпеха,
скоро ль к богу? Дверь открой…

Эй, душа моя душонка,
спи тихонечко в сторонке.

И ты, девка, не грусти,
а за встречного иди,
да не жди судьбы добрей:
мёртв я, батька «брадобрей»
обесчестил и меня,
молодого сопляка.

Чёрны вороны Афгана
песни белыя поют.
Отчего же наши девки
замуж за других идут?

Каждый стих – это драма,
особенно, если мама
в этом произведении на войне.
Нет, не приснилось тебе:
твоя мать пошла воевать.

А где же ваша кровать?
– В подвале.
Ты спишь, тебе снится мама
и школа,
нет уж которой.

Ты проснешься и знать будешь точно,
что не простишь сыночкам,
ходящим свободно в школу
(на той стороне которые).
И если с мамой что-то случится,
ты запомнишь их лица.

И обещаешь: – Я тоже пойду на войну,
когда чуть-чуть подрасту!

А мама: «Время рассудит,
когда подрастёшь, войн больше не будет.
Но мстить – это дело последнее.»
– Не пойму я тебя, ты вредная!

И вредная, вредная мать
опять ушла воевать.
Лежи и жди: скоро ль вернётся?

* * *
Небо перевернётся,
пока закончится ваша война.
Скорей подрастай, пацанва!

Непокорно как-то ходим
по планете золотой:
на кого-то страх наводим —
лес стоит совсем пустой.

Но никто никогда не узнает
кому какие стихи!
Время дыры латает,
а мы всё шли, шли и шли.

На телах живого нет места
от поцелуев судьбы.
Женихи мы или невесты —
плевать, умирать мы шли.

Ненарядное, рядное лето,
ненаглядные: лето, зима,
лишь весна стороною где-то
мимо нас, несчастных, прошла.

* * *
Раз и два – шагаем смело!
Дружно ли? Не в этом дело,
ищем, ищем на пути
знаки в виде бересты.

Виноваты ль мы, невинны —
не гадаем. Из осины
колья чешем и втыкаем,
а куда втыкаем – знаем!

Знаем даже почему
на любовь и на еду
много времени не надо:
ведь планетища брюхата
непокорной головой
вовсе, вовсе не одной,
а двумя-тремя – не боле.