Михаил Солдаткин - В пору золотую

Заноет в рукаве, то – боль в костях,
устал мозолить внешностью в гостях,
а звезды равнодушным взором метят,
слегка в дорогу искорками светят —
кого направить в путь дорогой предков,
кого поставить позже на заметку,
а вдруг – меня в той спешке не заметят?
шокирует агонии размах…

Стою, молчу на вспаханной грунтовке,
движенья беспорядочны, неловки,
шумит вокруг в задумчивости лес,
мне трудно в споре вбить противовес…
Как быстро отцвели мои цветы,
меня понять не можешь даже ты,
но слишком слаб мой жизненный протест,
я вижу все коварные уловки…

Что нынче старый дом без проводов?
они к жилью подкатывают парой,
минуя сверху клумбы из цветов,
напоминая струны от гитары.

А дом без них, как дряхлый старичок,
не включишь даже старый радиатор,
сидишь в углу кушетки, как сморчок,
в душе мечтая двинуть на экватор.

Я встану утром рано у окна,
а там – пора осенняя вернулась,
под стрехой воробьиная шпана
с утра еще от сна не шелохнулась.

Все вымокло вокруг. Какая топь!
и, видно, настроенье не вернется,
я слышу на крыльце дождинок дробь,
и мышь в углу отчаянно скребется.

Придется снова ставить самовар,
как жить без электричества – не знаю,
ведь скоро может кончится запал,
и нет душе ни отдыха, ни края.

Я вижу законченность дел повсюду,
и поздно лечить отчужденья простуду,
мелькнули во сне неприятные лица,
от них не избавиться и не скрыться.
И руки металлом тяжелым застыли,
суставы зажатые больно заныли,
мне много чего наяву предлагают,
принять все на веру? – не угадают.

Тяжелые волны ломают берег,
спасется лишь тот, кто в случайность верит,
а я уже веру свою растерял,
на откуп дела свои Богу отдал.
В заманчивой пене мелькают ракушки,
я волю свою раскидал по подушке,
судачу о смерти с далеким астралом
и думать не думаю – даже о малом.

Давно просыпаюсь в личине паяца,
и как мне с посулами тьмы расстаться?
в избе – полумрак, на часах – четыре,
зачем эти сны на меня накатили?
Начать все сначала? Зачем эта ночка,
ведь в каждом витке где -то бродит точка,
пока мне волна только ноги лижет…
А что впереди? Я уже не увижу.

Опустела вдруг качалка навсегда,
ты сидела в ней вчера еще, в июне,
но уехала, исчезла – не беда,
я не стал ни веселее, ни угрюмей.

В октябре я ту качалку разберу,
по частям сложу, как раньше, за сараем,
ветерок пройдется сонно поутру,
Парусиной и пружинами играя.

Больше нет причин испытывать судьбу,
в нашем доме поселилось отчужденье,
все решалось, как придется, на бегу,
сознавая, что любовь та – наважденье.

Мы расстались и зависимость пройдет,
нам обоим не нужна была обуза,
может, счастье в новой жизни принесет
отстраненная в запальчивости муза…

Прости меня, мой человечек,
за недомыслие и речи,
тебя обидевшие, может,
мурашки бегают по коже,
Я не со зла, я просто дурень,
я «Явой» бросовой обкурен,
в такой тропической жаре,
себя представил на коне,
лечу я прочь, в поту и страхе,
в ночной разорванной рубахе,
пытаясь вырваться из круга,
меня постигшего недуга —
И каяться…

А ты стерпела, ты – богиня,
не добавляешь в свару клинья,
меня сквозь боль не ослепила,
но взглядом странным проводила,
и я, одумавшись, вернулся,
весь мир у ног перевернулся,
и конь пропал, дышу – не жарко,
мне стало слов избитых жалко,
и тех, что выпалил со зла,
а ты меня опять спасла,
спокойно выслушав, простила,
мой гнев надолго погасила —
Случается…

Соединяем невозможное в пространстве,
ты – в том углу, я – в этом, не беда,
мой глаз не замечал в тебе жеманства,
ты – сильная и добрая всегда.

Быть может, устарел я для знакомства,
сейчас другое время, век другой,
не жду я от общенья вероломства,
ты кажешься мне весточкой благой.

Проникли силы света за пределы
моей дремучей лени в странный мир,
но, чувствую, душа оторопела,
ведь я же не отчаянный жуир.