Аркадий Воеводин - О себе и судьбах. Стихи и поэмы

Разливаясь в морозы сонливые,
На верхушках кострами горя,
Пробуждая миры говорливые,
Колыхалась над бором заря.

А внизу, там, где мхи потревожены,
Где мороз серебра наковал,
С молодой копалухой пригожею
Бородатый глухарь токовал.

Он горел полудёнными жарами,
В песню выткал сердечную сласть,
Чтоб в изящной подруге пожарами
Разлилась глухариная страсть.

Чтоб птенцами трепеща под кронами
В их бровях отпылала весна…
А по лесу хрустальными звонами
Слёзы счастья роняла сосна.

В плотной куртке пепельного цвета,
Со свинцом охотничьих сапог
Ухожу за выцветшее лето,
Ухожу тайгою, без дорог.

Пусть судачат деды-домоседы,
Что былой охоте не бывать,
Что в тайге бродить – пустое дело,
Ноги бить да время убивать,

Им бы с лесом быт в запанибратстве,
Не понятен им язык тайги.
Я иду искать своё богатство,
Запросто, не меряя шаги.

И найду его, уйдя за топи,
На безлюдных, мшистых берегах,
Где грибов нетронутые копи,
Кедры шепчут сказки… А во мхах,

Капли самоцветов настоящих,
Россыпи, рубиновых на цвет,
Чуть прозрачных, сочных и манящих,
Ягод клюквы, выпивших рассвет.

Надышусь дурмана хвойной чащи,
Прокопчусь в дыму ночных костров,
От того и радужней и слаще
Мой восторг от сумрачных боров.

Но уже под утро стынут ели,
А душа, пронзительно светла,
Так не хочет в круговерть недели,
В сутолоку, гам, и блеск стекла.

«Подгорничное» – посёлок на болоте,
И сюда, в забытый Богом край,
Я хожу с ружьишком по охоте,
И считаю, это место – рай.

Здесь жируют зайцы, бродят лоси,
Царство глухарей, медведей, лис…
Только всё ж, в мою рябую осень,
Околдует рябчиковый свист.

Зазовёт в еловый бор высокий,
Заманит в овраги и ложки,
Где речушки пьют земные соки,
И стоят, задумавшись, стожки.

Притаюсь у ёлочки лохматой,
Запою, нежнейший, позывной,
И вольётся в пересвист пернатых,
В гомон леса, томный голос мой.

И ко мне, избраннице лукавой,
Позабыв прекраснейших певиц,
Подлетит, подсядет величаво,
Глаз кося из розовых ресниц,

Страстно, очарованно, влюблённо,
Глупый рябчик. И, в ответ на зов,
Меж ресниц еловых, неуёмно,
Задрожат глазки моих стволов

Тих и светел голый березняк.
Павший лист, слегка, блестит росой.
Из-под ног заспавшийся беляк
Брызнул к юбке ёлочки босой.

Грянул выстрел, разодравши тишь,
Оглушил дремавший мир окрест.
Ах, косой, ужели не простишь,
Что свинцом утяжелил твой крест?

Дым растаял. Лес в дремоту сник.
Не спеша, как будто бы на бис,
Шёл к трофею…
Вдруг взметнулся крик,
Детский плач пронзил седую высь.

Вмиг под сердцем жар захолодел…
Где дитя?! Откуда он кричал?..
Дрожь трепала, двинуться не смел…
Березняк, насупившись, молчал.

Шаг…, другой…
Как мир, порою, прост!
Заяц, видно, из последних сил,
Волоча по листьям алый хвост,
В страхе, обречённо, голосил.

Ты прости мне, заячья душа,
Я в лесных больницах не бывал…
Словно пращур, миссию верша,
Палкой, бедолагу, добивал.

Как-то тихой, погожею осенью,
Забредя в непролазный пихтач,
Я заметил, в пробившейся просини,
На сушине мостится косач.

Видел, всё в нём созрело и выспело,
Страстью древнею сердце маня…
Вздрогнул вечер над сколотым выстрелом,
Для него, для ружья, для меня.

Падал тетерев. С ломкими хрустами
Дрёма сухо слетала с ветвей.
Вечер таял над лесом без устали,
Оставляя мне редкий трофей.

И стоял я могучий, восторженный,
Над творением добрых богинь.
Он как будто уснул не тревоженный,
Лирохвостый красавец тайги.

В сердце дрожь шевелилась счастливая…
Но увидел, (а мне б не смотреть),
Крик безмолвный в безмолвье тоскливое,
Крик в отчаянной жажде взлететь.