Аркадий Воеводин - О себе и судьбах. Стихи и поэмы

Мы живём поспешно, дни жуём торопко,
Тень свою, не видя, топчем на ходу,
А тоска, украдкой, в нас ютится робко,
Разжигая в сердце памяти звезду.

И не вдруг, быть может, с грустью, без упрёка,
Духом, просвещаясь в таинстве святом,
Мы поймём, однажды, как ушли далёко,
Как нам дорог край наш, дорог отчий дом.

И спешим – велики, и бредём – убоги,
К дому, где встречают блудных сыновей,
Где светло и тихо нас врачуют боги —
Тёплые ладони наших матерей.

Хочется забыться, навсегда остаться,
В марафоне жизни смысл и суть понять…
В мытарствах по свету можно потеряться…
Но пути-дороги нас зовут опять.

И опять, как в юность, вспыхнет утра пламя,
И опять уходим в мир надежд, тревог,
Оставляя сердце, забирая память
У порога детства, и больших дорог.
Лето 78 г.

Давно далёко от России милой,
Но, по ночам, и, вдруг, средь бела дня,
Душою вечно юной, легкокрылой,
Лечу как птах в края, где вся родня.
И всякий раз, на майский снег черемух,
В июньский дым негаснущих ночей,
Где тот мальчишка всё ещё не промах
Любить зарницы девичьих очей.

Где память кружит вальсы, без вопросов,
По набережной, в парк, и, дальше, в лес.
Там всё поют: Русланова, Утёсов,
Муслим, Шульженко, Зыкина, Бернес.
Давно пусты на речке все причалы,
И лодки разбрелись по всей воде.
Гитары, песни, смех… Любви начало…
Ах, ночи белые, о, юность!.. Где вы?.. Где?!

Всё – там, всё – в том, что в прошлое минуло,
Где дров берёзовых дымком курит труба,
И, в ночи долгие, в сугробы затонула
До самых окон, ветхая изба.
Где сказки детства шепчет та избушка,
И мама, бесконечно молода,
С улыбкой шутит: «Я уже старушка.
Вот-вот умру. Куда же вы тогда?..»
А мы куда?.. Мы, маму, обнимаем,
В нас жар любви и добрый альтруизм…
Взрослея, мы, всё это, забываем.
С годами, нас горбатит эгоизм.

Когда томит расплав наитий нежности,
И тих забот сплошной круговорот,
Я ухожу за дальние безбрежности,
За памяти миражный поворот.

Я уплываю в мир фантасмагории,
В причудливом соитии времён,
Где вне цены иные категории
Прикосновений, взглядов и имён.

Где нет страданий, лжи, тоски, банальности,
Чумных аккордов, мрака пустоты,
Но всё в своих глубинах ирреальности,
Пространства абсолютной чистоты.

Былой души тот мир, преобразованный
Под спудом наслоившихся годов,
Он, как графит, в алмаз кристаллизованный,
Не досягаем для чужих миров.

Ему пожары чужды и грабители,
Он не приемлет нынешних сонат,
Не распахнуть ворот в его обители,
Не выставить, как редкий экспонат.

Но грянет час – свершатся все пророчества
И, не достигнув всех земных вершин,
Прорвётся оболочка одиночества,
И Бог коснётся памяти души.

Мальчишка не был палачом,
И не злонравный был проказник.
Узнал, фунт горечи почём,
Что жизнь – не мёд, не долгий праздник.
Но, расшибаясь от падений,
Не резал крыл своих парений.

Не научась терпеть обид,
Чинимых слабым, и неправо,
(Хоть знал, порой, что будет бит)
Шёл в бой, не мудрствуя лукаво.
Как на живую рану соль —
Не мог терпеть чужую боль.

В душе, не будучи бойцом,
Отважно дрался, но без злости.
Частенько, с порванным лицом,
Не размышлял – целы ли кости…
Но даже в схватке, сгоряча,
Боялся бить в лицо сплеча.

Гнушаясь спевок за углом,
Брезглив был к тем, кто тёрся в своре.
Не резал сколотым стеклом,
Не вешал кошек на заборе.
От злого сердца, злобы дня,
Благой Господь хранил меня.

Мудрее тот, кого нещадно били,
Кто не кривил душой и, сам, не бил.
Несчастен тот, кого, как вещь, любили.
Блажен же тот, кто плакал, и любил.

Я пред Тобой, Спаситель мой,
С душой – израненною птицей.
Был долог, в муках, путь земной
К живой, целительной, Кринице.

Мы, с жизнью, все, играем блиц.
Нас, грешный мир, как взор блудницы,
Манит и, вдруг, швыряет ниц,
Дыша могильным тленьем в лица.

С лукавой, дьявольской руки,
Стадами бродим в сени смертной.
От вечных истин далеки,
Всё ищем смысла жизни бренной.