Александр Петрушкин - Тетради 2018 года

Так умолкает воздух – тронешь
его – и чудо развернёшь,
как свёрток из небесной почты:
нет не умрёшь, нет, не умрёшь —

так, лёгкие развоплотивши,
летит бессмертием душа
и мало ли, что там щебечет —
успеет берега собрать,

когда вода себе корабль,
а воздух словом завершён
– куда ты свёрток свой отправишь,
когда в потоп сплетён твой чёлн?

Ты тростниковый глас расслышишь,
как ткань в пустотах дальних звезд,
и Бог в тебя глядит из ниш их,
как горб, изношенных здесь, мест.

зеркало отражает [зеркало отражает]
[смотришь в начало]

Слепоты снимая фотоснимок,
потому что снимок тот пейзаж,
чей утерян наблюдатель – либо вышел,
либо умер, на другой этаж

он перелицован, то есть выбрит,
и с лицом желтеющим лежит,
серые перебирая листья —
всю страну тебе проговорит

прочитает, затвердит, запомнит
отболит, как неба поплавок,
слепоты с себя сдирая снимок,
как дорожки звуковой моток.

Вот теперь он светел и прозрачен
прозревает слово, норы, ход
времени кротовьего – иначе:
он созрел и больше не уйдёт.

Мы его, увы, не наблюдаем —
каждый сам себе отсель Гомер —
фотоснимка смерть пересекаем,
как слепой повсюду Одиссей.

Небо – это звука поляроид:
собирает свет и темноту он в лица —
догорает в них петля из слуха
и мертвеет, словно рукавица.

И теперь, совсем уже тренога,
собран я в мерцающее эхо
и на донышке катается рябины
ягода – как ледяная горка

её пряжа – красная в морозном
горле неба: темноты ангина,
как ребёнок с выдохом, сомкнётся
в звук и эхо, списанные слитно.

Сколько во тьмы взрыв,
как в землю, вложил ключей? —
небо под ней отрыв,
на сквозняк запирая дверь —

видишь прозрачно всё —
так для того ослеп
ты, чтоб сидеть внутри,
и наблюдать, как свет

шарит вокруг рукой
словно в потёмках он
ищет тебя и в кров
строгает из шороха дождь.

паузу между крыльев [словно январь] несёт
эта птица-игла – припоминая рот,
стоит проснуться с утра – в порванные края
свои, как просторный свет, всё зашивает земля

слева и справа [обрыв] [посередине] тьма
смотришь: январь, качель, птицы немой игла
гладкий в сугробах шов света – голос вдали
ищет себя и шьют поздние снегири

время, ведро, колыбель
тростник, что спешит в гнезде,
паузу собирать в дырявой
воды сквозняке.

Жужжание пчелы. С той стороны она
за зеркалом горит, как инобытия
отверстие и ключ, свершивши поворот,
забывший замереть и крутится. Из вод

той стороны летит и смотрит на меня —
как тьмы и стороны холодной полынья,
голодный белый свет, которым буду я
когда меня ужалит молчащая пчела.

И перенос свершив, оставлен, как предлог,
здесь ищущий меня, невидимый мне, Бог.

И лижет пёс лицо, и красным языком
сдирает мясо и

жужжит пчела, жужжит
из неба и внутри меня, как страх, уже дрожит —

кто вынет из меня
её, в уста свои вложив?

Вот и выдохнул её —
вот она теперь летает
и прорехи, словно тень
от себя, на мне латает

И слюда её кипит
в длинном эхе, как в далёком
детстве – снежная метель
лая долгая верёвка.

В коридоре тонком – словно помощь
сам себе – колышешься, живёшь,
выдохнешь всё это наизнанку
и себя, как ветку, оборвёшь.

Только песенка чуть дольше будет длиться,
раздвигая скудный коридор
в плотный ветер, что сплетён в светлицу
из метели, света и сторон.

Дождь ли [?] скрипит в кувшине
бега – почти дыра —
в ампулу неба вшили
его – а внутри пера
спит воровская финка
или горит снегирь.