Геннадий Болтунов - Да будет светлою печаль. Любовная лирика

Утро холодит лицо,
разгоняя дрёму:
только вышел на крыльцо —
за спиной замкнул кольцо
лепестковый омут.

Сделаешь невольный вдох
и – ожог дыханье,
сразу кругом голова,
лишь колышется листва
где-то в мирозданье.

Остались какие пути?
До солнца – попробуй дойди.
До сердца? – но эта дорога
почти что до самого бога.
Глеб Горбовский

Моя любовь, что солнышко была. —
Сияла.
Жаль, что жалила, не грела.
Гуляла в поднебесье, как хотела:
всходила, заходила…
Не зашла
однажды, как я ни сверлил окно.
Теперь мне днём,
и днём с огнём темно.

Возможно, что его и не было.
Да нет, кто верует – им было.
Вот радуга пришла – в полнеба
и полпланеты осенила.

Обман оптический, не более?
Как быть? —
Тобою только болен я.

Показалось, если ты уйдёшь, —
над планетой покачнётся небо,
полыхнёт огонь, начнётся дождь,
да такой, какой вовеки не был.

Звёздочкой мелькнула, обожгла.
Только от ожога шрам остался.
И ушла. Но, странные дела,
даже небосвод не покачался.

Только лишь в душе колокола
бьются в споре вечном —
ты была?

Берег озера.
Вечер обманный.
В переливах небесных вода.
С героиней былого романа
сам не знаю, как выплыл сюда.

Всё она про беду лепетала,
не свою, но чужую беду.
И светила звезда вполнакала,
где Луна облака полоскала
оголившись у всех на виду.

Пел «Разлуку» на дачах динамик,
но слова были в песне глухи,
лишь пытались встревать
между нами,
будто рифма встревает в стихи.

Была постыла погода стылая,
за поясницу схватила с тыла и
так скрутила – не распрямиться.
Прощайте, милые,
привет – больница.

В сиделках снилась погодка ясная,
душа дымилась, вся опоясана
словами близких,
на удалении.
Иссякли риски, при выпрямлении,
при распрямлении
в пояснице.
Пришло стремление
тебе присниться.

Бледная беглая тень,
сонное бормотание.
Белым по синему день
вышит на стёклах цветами.
Там, за стеною, мороз,
звёзды полночные плачут.
Лижет ладонь мою пёс,
тычется носом горячим.

Лёд к охлаждению лба.
Реют миражно стрекозы.
По дому бродит судьба,
держит не веник, но розы.

У изголовья кладёт,
вазу водицею полнит.
Больше никто не зайдёт.
Больше никто и не вспомнит.

Медовый пряник испеку
и в гости позову.
Что ещё надо, старику? —
Времён шитьё – по шву.

Сам белу скатерть расстелю, поставлю самовар.
Не буду говорить: люблю, —
стар для любви я, стар.

Живу, что в гавань кораблю,
у времени в горсти.
Прости за то,
что не люблю,
тебя любя.
Прости.

Живое небо по ночам являет
нам призрак звёзд,
которых
не бывает.

Но зрелище небес необычайное
явление нисколько не случайное.

Можно срезав цветы подарить,
и в красивую вазу
озарив интерьер, поместить
вдалеке от окна.
«Всё равно отцветут», —
промолчать оправдания фразу. —
Эта фраза печали, по сути своей, неверна.

Всё равно отцветут. – Вроде точно,
но только отчасти.
Отцветут вне корней,
и семян не дадут никогда,
то есть деток.
Непрочно
стеклянное пьяное счастье.
Счастье, рядом с которым
незримо гуляет беда.

А ведь ты была права.
Захотелось мне покоя,
привыкаю забывать сам себя и всё такое.

Вот уже, никак вчера, позабыл,
что ветер светел,
вспомнил вечер у костра
поутру, под скрипы ветел
но полсотни лет спустя.

Стал, как малое дитя
сочинять, что годы были,
но успели полинять.
То, что вместе подзабыли,
тщетно порознь вспоминать.

В забытьи, а не из лени
стал вытягивать слова,
словно чурки из поленниц,
под названием дрова.

Несмотря, что быт суров,
я не помню облик дров,
кроме тех, что наломал.
Для чего? – не понимал.
И теперь не понимаю,
когда время истекло.
Говорят, – грядёт зима и
надо людям дать тепло…