Геннадий Болтунов - Да будет светлою печаль. Любовная лирика

Ведь, приметив стройность впереди,
каждый раз советую: Иди!
Поравняйся с ней,
хотя б на миг.
Вдруг тебя умней,
не скажет: Псих!

Никем не искушён, и не был в топе он.
Она пришла как сон, сама притопала
и напросилась в гости, на чаёк,
и будто бы от злости
сердце – ёк.
Что дивно,
стал в глазах своих смешон.
Наивный,
был в любви не искушён.
Подумал лишь: престранные дела,
откуда ж
про меня прознать могла?

Но чем-то ведь внимание привлёк!
А сердце растревожено:
ёк… ёк…

То ли мир был не мил, то ли сам никакой.
Я трезвел, опираясь на ветер щекой,
и с трудом вспоминал свою жизнь, как мотив,
где ни слова не знал, что имел, прокутив.
Благо, ты снизошла с неба долгого взгляда,
вновь взяла за крыла:
А какого нам ляда?

И забились крыла,
и крыла заплескали…
Вот такие дела.
А на кой вам детали.

Коварное судьбы веретено
скрутило в нить,
не мыслим друг без друга.
Увидев в нас единое звено,
посторонился друг, ушла подруга.
Нашли шалаш,
в нём сделали хоромы,
и до предела сузили свой круг.
Однажды в дом зашёл
немой испуг
и поразился:
а друг другу кто мы?

Плывут слова, как острова,
им дрейфовать века,
пока не стянет ледостав
в массив материка,
пока не стянутся слова,
чтоб превратиться в речь,
пусть различимую едва,
но ты ей не перечь.

Внимай той речи и молчи,
взирая в небосвод,
пока там музыка
звучит,
душа пока поёт.

Корзина дремлет в рюкзаке.
Ореховая палка-посох
шагает весело и босо
до самой рощи, налегке.

Ещё не знает нож складной,
зачем таится он в кармане.
Тропинка зиждется в тумане
и отливает новизной
росы.
От поступи сапог
дрожит, искрится в час рассвета.
Гулять выходит бабье лето
под паучков переполох.

Уже привык, что время катится,
теряет скорость на ходу.
Такой тебя, в цветастом платьице,
я, вероятно, не найду.

Приобретенья-то не копятся.
Есть накопленья у потерь.
Теряет скорость, но торопится
за нами время. – Жуткий зверь.

Под звуки звёздного напева
узрела плод запретный Ева,
змей-искуситель ей помог.
Свершится грех, подумал Бог.
За искушение – расплата,
о ней ли мыслил сатана?
Ведь оказалась виновата
не Ева – яблоня сама.
И было велено – спилить, —
плодов не меряно пропало.
Уже в паденье вздрогнув: «Мама!», —
склонилась крона до Земли.

Коснулась яблоня земли,
ни грана света не добавив.
Угрюмо пильщики ушли, —
им, ангелам, не подобает
то ведать, что замыслил Бог.
Им всякое решенье мудро.
Однако наступило утро,
перешагнув через порог.

Господь, чтоб недочёт исправить,
а яблочкам не дать пропасть,
двух грешников решил отправить
на Землю нашу. Власть есть власть.

Историю я вспомнил эту,
когда спилили под окном
вот также яблоню, но светом
дом тоже не был осенён.
Окошек не пробила синь.
Проблема видимо не в кроне.
Мне не забыть, как вздрогнул сын
и спрятал личико в ладони…

Неделя осталась до полной Луны,
когда мы пройти мелководье должны,
но для достижения цели
нам надо приблизиться к мели.
А там, уцепившись всем якорем в дно,
стараться быть с тянущим дном заодно,
русалок не слушая стоны,
что в рифах несчастные тонут.

А если начнутся внезапно шторма,
от песен сирен не лишиться ума.
Успеть, даже зная, что это зазря,
не выбрать, а в раз обрубить якоря.
Уйти, не дослушав русалок упрёк,
себе вопреки и волне поперёк.

И штиля дождавшись,
при полной луне
вернуться обратно на новой волне.

Мелодией что напевала ты,
ей вторили и травы, и цветы,
был полон до краёв. Не расплескать бы.
Хотя бы до твоих счастливых дней,
которые перенести трудней
без этого напева. —
Дней до свадьбы.

Тобой любезно буду приглашён…
Войду, с лицом, где слёзы в капюшон.

Но, не позволю,
заглядевшись в лица,
прозрачным, вне мелодии пролиться.
Смокну платочком с горочки края,
в улыбке спрячу тайну бытия.
Но умоляю, не лови улыбку,
не совершай нелепую ошибку.