Я любила Москву не за Кремль – за начало,
где запретное слово страдало и жгло,
где оно не умело молчать – не молчало!
Оно толпы будило и взгляды влекло.
Я Москву – не за торг от широких ширинок,
а за воздух, пропитанный грустью дождя,
что скрипичным легато со струн паутинок
растекается, недра метро бередя
и летящие вдаль поезда и перроны.
Я любила Москву не за ритм на бегу —
за уменье подняться, шагнуть —
пусть сквозь стоны,
даже слезы в глазах, даже свечи в снегу.
«И снова целят генералы…»
И снова целят генералы
стволы на светлую Москву,
и снова стяг кровавый, алый
залил асфальты и траву.
Где каждодневный бесконечный
прицел сквозь злобный крик и дым,
уныло спрут пятиконечный
ползет по улицам ночным.
И замер телефонный провод,
дитя заплакало вдали,
А смерть – старуха ищет повод,
чтоб крикнуть роковое: «Пли!»
29 Сентября
«Это – подло – говорить легко…»
Это – подло – говорить легко,
слегка, много, велеречиво.
Дыши, как в бурю, трудно, глубоко,
пусть каждое слово – неучтиво!
Не давай пустому потоку
источать глупость со дна!
Каждое слово – камень!
Каждое слово – война!
Боль наотмашь, кровь по губам,
ненависть – не ручей, не трели галек —
бойся вон того, у которого смерч по мозгам
рвется наружу, дергает губы, жалит.
«Смельчак, почему ты один?..»
Смельчак, почему ты один?
Друзья поднимали бокалы вина за победу.
Хлопали по плечу:
«Молодец!», жали руки,
а прекрасные девы отирали твой лоб нежной бязью
.
О, запах мужества!
Он пьянит и кружит головы женщин,
он швыряет их в объятия победителей.
Миру всегда не хватает героев.
А теперь ты один.
Что значит – стать одиноким воином?
Не ждать подмоги, не оглядываться назад.
Скрипеть зубами, сжимая рукоятку меча.
Ждать.
Знать – за спиной пустота.
А впереди – немыслимый строй врагов.
Шеренги плотны.
Слышен марш, чеканка шагов, чужая речь.
Одиночество – от слова Один.
Это – имя древнего бога.
Ты сам себе бог, когда один в поле.
Пусть говорят, что «один в поле не воин».
Если ты Один – победишь в тот момент,
когда поднимешь меч.
Я не уеду из Москвы,
здесь нет психушки,
зато найдется – дом, ночлег,
том раскладушки.
Лишь заверни за угол тот —
там синагога.
Готовы для бомжей столы,
и питы много.
А за другим углом трезвон —
храм колокольный.
Но хватит жрать —
не ради щей в столь хлебосольной.
«Татьяна ли Татьяне не поможет!..»
Татьяна ли Татьяне не поможет!
Татьяна ли Татьяне – не душа!
Лишь встретятся – и душу боль не гложет,
и каждая обнова хороша.
Татьяна ли Татьяну не встревожит,
Татьяна ли Татьяну не поймет?
Прощай, пока, не встретимся, быть может.
Вне правил уголовный переплет.
Татьяна ль пред Татьяной дверь захлопнет,
и горькой чарки не нальет рука,
от страшной тайны черной не оглохнет,
не выльет на могилу два глотка.
«Быдлу – не чином, икс чинарем…»
Быдлу – не чином, икс чинарем,
не под причинным упырьим углом.
псевдо страница – форточка в бег
из никуда – ради сумрачных нег.
Капелька истины – след на игле
без иллюзорной воды в хрустале.
Скрежет – распустится свежий бутон,
но не украсит изнеженный тон.
Вырви, сломай, стебелек надкуси —
будь ему – место – в окне – не в грязи.
Да не ломайся так, – расцветай!
Ад – тебе – раем – хватай – налетай!
Ад – тебе воздухом – легочный взлет —
шарик воздушный, как роза плывет,
небо не синее – каплями крап
мимо еловых загубленных лап.
Там, за фасадом высоких дверей
тужится бремя великих идей, —
выхолить, далее бросить под пресс
всю эту течку мозгов – пмс.
«В московских квартирах тепло…»
В московских квартирах тепло
но страх в этих чутких хоромах,
и тот, кто «при-дуп-риж-дал!»,
окажется прав и не промах.
Но вместе с бывалым бомжом
в надежном роскошном подвале
не богом хранимы – ножом,
и тем, что на ужин собрали.
Читать дальше