Анатолий Бергер: Времён крутая соль [сборник]

© А.Бергер, текст, 2012.

© Юолукка, 2012.

Анатолий Бергер — из немногочисленного поколения тех, кто в конце 1960-х предпочёл благополучному продвижению по ступеням служебной (или литературной) карьеры участь изгоя, узника совести, избравшего жребий «жить не по лжи». В «вегетарианские времена», в канун 100-летия Ленина, он сумел «заработать» четыре года Мордовских лагерей и два — ссылки в сибирском посёлке Курагино (статья 70-я УК). Выжил, вернулся, не уехал, не ушёл в политику, остался верен единственному, главному для него в жизни — русской классической поэзии. Не нажил капитала, как некоторые из «политических», на своей лагерной биографии. Продолжал писать, как писал и до заключения — ровно, медленно, приглушенными красками. Пейзажные (и городские) зарисовки, раздумья о вечных нравственных началах, нечастые обращения к истории и судьбе России — вот, пожалуй, и всё… Преобладающий стихотворный размер — самый русский — знаменитый четырехстопный ямб. Строгие точные рифмы, размеренная повествовательная интонация.

Стихи Анатолия Бергера я воспринимаю как чистый, негромкий отклик на прозвучавшие в прошлом веке голоса самых «вершинных» русских поэтов — Баратынского, Тютчева, раннего Ивана Бунина и продолжателей их традиций из «серебряного века» — прежде всего — Ходасевича.

Его природа — наш хмурый Северо-Запад. Его город — исчезающий ныне Петербург, каким он достался подросткам послевоенной поры. Его жизнь — редкие радости, напряжённый труд и постоянное ожидание беды. История человечества для него — непреходящая трагедия.

Из книги: Георгий Васюточкин «На перевале тысячелетий» (страницы публицистики). Издательство Александра Сазанова, СПб, 2011

Ещё двадцатый на табло

И, значит, время не пришло

За Альфой вслед воскликнуть «Бэта!»,

От дантовских спастись причуд,

От достоевских тёмных пут,

От Фауста и от Макбета.

Ещё средневековья мгла

И Гутенбергова игла

Пронзает мозг, и Смерть костями

Стучит и шествует с косой,

И брейгелевский вновь слепой

Ведёт других всё к той же яме,

И до галактик нет пути,

И сколько разуму ни льсти,

Он по привычке лжёт, как прежде,

И грустно глядя на табло,

Ты шепчешь: «Время не пришло»

И вновь вверяешься надежде.

2000

В ноябре поля замело,

И скукожилась верба враз,

И как будто бы сквозь стекло

Смутно небо глядит на нас.

Что там видно ему с высот

На вселенском его веку?

Ветром спляшет, дождём швырнёт,

Снежной мглой наведёт тоску…

2007

Заполыхали холода

Февральской белизной высокой.

Уходит время навсегда,

Навеки, во мгновенье ока.

Ни солнца блеск, ни снегопад

Остановить его не может,

Внезапно повернуть назад,

Вернуть в тот день, который прожит,

Тот день, который ни за что

Смерть не догонит, не захватит,

Не сможет превратить в ничто,

Напрасно только силы тратит.

2004

Стоит большая тишина,

И в ней сентябрьские вздохи

Слышней, и чудится — слышна

Речь уходящей прочь эпохи.

Прощальная, сухая речь

При расставании со всеми,

Тысячелетье — гору с плеч

Угрюмо сбрасывает время.

И смотрит: брать нас иль не брать

С собой в век новый — умирать.

2000

Былого нет, а словно кто-то

С три короба наплёл и вдруг

Исчез.

И вот теперь забота:

Не позабыть — кто враг, кто друг,

Не позабыть.

И ни полслова

Сказать, не успевая вслед,

Теперь уж в одиночку снова

Шептать себе: «Былого нет».

1994

Одолевая груз времён

Сквозь полусумерки рассвета,

Брести весь день я осуждён —

О, Господи, за что мне это?

Усталость давняя томит

И нет от памяти отбоя,

Как будто ангел вновь гремит,

Воздев крыла, блестя трубою.

И полыхает небосвод,

И мчится всадников четвёрка,

И что-то сбудется вот-вот —

Ты только вглядывайся зорко.

2010

Ушёл мой поезд. Не догнать.

И невпопад стучат колёса.

Всё тот же старый сон опять.

С ночных догадок нету спроса.

Но как темна была тоска,

Как сердце билось и взметалось.