Роберт Рождественский: Лучшие стихи

Жил да был.

Жил да был.

Спал, работал, ел и пил.

Полюбил.

Разлюбил.

Плюнул! —

снова жил да был…

Говорил себе не раз:

«Эх, махнуть бы на Кавказ!..»

Не собрался.

Не махнул…

Лямку буднично тянул.

Жил да был.

Жил да был.

Что-то знал да позабыл.

Ждал чего-то,

но потом —

дом, работа, снова дом.

То жара,

то снега хруст.

А почтовый ящик пуст…

Жил да был.

Грустил.

Седел.

Брился.

В зеркало глядел

Никого к себе не звал.

В долг

не брал и не давал.

Не любил ходить в кино,

но зато смотрел в окно

на людей

и на собак —

интересно, как-никак.

Жил да был.

Жил да был.

Вдруг пошел —

ковер купил!

От стены и до стены

с ворсом

сказочной длины!

Красотища —

Бог ты мой!..

Прошлой слякотной зимой

так,

без видимых причин —

умер,

отошел,

почил…

Зазвенел дверной звонок.

Двое

принесли венок

(от месткома)

с лентой рыжей…

(Вот под этой ржавой крышей,

вот под этим серым небом

жил да был.)

А может, не был.

В поисках счастья, работы, гражданства

странный обычай в России возник:

детям

уже надоело рождаться.

Верят,

что мы проживем

и без них.

Небо в грозовых раскатах.

Мир, лоснящийся снаружи.

Мальчики на баррикадах

яростны

и безоружны…

Час

нелепый и бредовый.

Зрители на всех балконах.

Кровь на вздыбленной Садовой.

Слезы Бога

на погонах…

Скрежет голоса цековского

и —

«для блага всех людей»

путч на музыку Чайковского.

Танец

мелких лебедей.

Пятидесятый.

Карелия.

Бригада разнорабочих.

Безликое озеро.

Берег, где только камни растут.

Брезент, от ветра натянутый,

вздрагивает и лопочет.

Люди сидят на корточках.

Молча обеда ждут.

Сидят они неподвижно.

Когда-то кем-то рожденные.

Ничейные на ничейной,

еще не открытой земле.

Нечаянно не посаженные.

Условно освобожденные.

Сидят и смотрят, как крутится

крупа в чугунном котле.

Ночью почти что до центра земли

площадь единственную

подмели.

Утром динамики грянули всласть,

и демонстрация

началась!..

Вытянув шеи, идет детвора, —

«Светлому будущему —

ура-а!»

Стайка затюканных женщин. И над —

крупно:

«Да здравствует мелькомбинат!..»

«Нашему Первому Маю – ура!

Интеллигенция наша да здра…»

Вот райбольница шагает.

А вот —

Ордена Ленина Конный завод…

…Следом какая-то бабушка шла.

С ярким флажком.

Как машина Посла.

Наше время пока что не знает

пути своего.

Это время безумно,

тревожно

и слишком подробно…

Захотелось уйти мне в себя,

а там – никого!

Переломано все,

будто после большого погрома…

Значит, надобно заново

связывать тонкую нить.

И любое дождливое утро встречать первозданно.

И потворствовать внукам.

И даже болезни ценить…

А заката

не ждать.

Все равно, он наступит нежданно.

Я шагал по земле, было зябко в душе и окрест.

Я тащил на усталой спине свой единственный крест.

Было холодно так, что во рту замерзали слова.

И тогда я решил этот крест расколоть на дрова.

И разжег я костер на снегу.

И стоял.

И смотрел,

как мой крест одинокий удивленно и тихо горел…

А потом зашагал я опять среди черных полей.

Нет креста за спиной…

Без него мне

еще тяжелей.

Может быть, все-таки мне повезло,

если я видел время запутанное,

время запуганное,

время беспутное,

которое то мчалось,

то шло.

А люди шагали за ним по пятам.

Поэтому я его хаять не буду…

Все мы —

гарнир к основному блюду,

которое жарится где-то

Там.