Александр Димитриев - Не спеши уходить… Избранное

Я так был от них недалёк,
но вижу, что ближе не стану:
не сняв перед ними сутану,
землян не услышал упрёк.

И даже не переспросил:
а если всё это – напрасно?
И я возвращаюсь на красный,
в надежде, что хватит мне сил…

Вновь судьба не даёт нам расстаться,
предсказаньям твоим вопреки.
У совместных житейских инстанций
временны́м мановеньем руки —
не дающей – скорее, берущей —
стёрт минувшей секретности гриф,
и фантазии райские кущи
красят, память твою озарив.
Ну, а собственно, что было между
нами, вычеркнутыми из неё? —
Отголоски наивной надежды,
что под бременем быта сгниёт
так же скоро, как вдруг появилась
на непройденном поле тогда.
Так зачем же, скажи мне на милость,
возвращать из забвенья года,
претендующие на банальность? —
Не затем ли, чтоб, возрастом мы
умудрённые, нашу реальность
вырвав вновь из оставленной тьмы,
улыбнулись по-доброму…

Ты загадал желанье наперёд?
А вдруг ему не суждено сбываться
в час долгожданный, и его черёд
придёт без лишних шума и оваций?
Ненаступившее желанье не соврёт.

И будет тень потери на лице,
и душу вынет новый груз потери,
лишь разум, пробудившийся в конце,
напомнит нам, что вся проблема в вере,
и даст тебе на это свой рецепт.

А он на самом деле очень прост:
несотворённое само не сотворится,
кто не отмечен, не достигнет звёзд.
Судьба сама, бесстыжая блудница,
у каждой жизни выставляет пост.

Мучительно трудно признать себя в том,
что ты не сильней, не умней и не краше.
Отжившей фантазией всюду ведом,
ты этой реальностью сам ошарашен.

Пока в исключительность веришь свою,
не сможешь понять, что она от лукавых.
Не веришь? – Ну, что же, тогда завоюй
на то, что потеряно, новое право.

Пусть я останусь непонятен
для золотого большинства.
Мои следы цепочкой вмятин
у не питающих родства
ко мне в их совершенных душах
оставит этих строчек свод.
Не дай Бог, чтобы их разрушил
суть не постигший перевод!
И если вдруг они потащат,
своим подтекстом зацепив,
не бросят в непролазной чаще
и не оставят на цепи.
Не совершенный и не лучший —
один на тысячу других —
я подарю им солнца лучик,
а тот откроет дорогих
и близких духом в душной ночи,
дела, что брошены в тени.
Не я, конечно, непорочен —
поэзия! – Уж извини.

Садовый забор – для природы,
а клетка – для пойманной птицы. —
Попросим у жизни свободы,
ещё не умея молиться.

Не просто свободы, а воли,
не просто в любви, но и в браке.
Побед без труда и без боли
в борьбе, что приравнена к драке.

Наверное, многое можно
для тех, кто сильнее и выше?
Уверовать в это несложно,
другие о том не услышат.

И снова попросим кого-то,
и вновь позабудем о долге.
Всевышний хранит идиотов
и делает жизнь для них долгой…

Мне совсем не то от жизни надо,
хоть делю я цены вместе с ней.
Отсвет от былого звездопада
фонарей софитных не тускней.
Отзвуки скрипичного оркестра,
даже колокольный перезвон
в памяти хранят не меньше места
вопля, изгоняющего вон.
Как ожог чужого поцелуя
окрик оставляет след от губ,
но смешеньем чувств он не балует,
не сентиментален и не груб.
А пережитое послевкусьем
вновь в воспоминаниях горчит.
День минувший, видимо, не в курсе,
предвкушая скудные харчи,
даже у полуденного зноя
с удовлетвореньем лижет пот.
Вот и время несколько иное
в электронных ходиках идёт.
И не стало небо голубее,
приравнявшись к вечным небесам.
Становлюсь мудрее и слабею
от того, на что способен сам.

Кроваво-красная луна (*)
таит печать тысячелетий,
скользит по мокрым валунам,
бесшумно отпирает клети
у зарешёченных садов
под вензелями на фасаде,
и шерсть проснувшихся котов,
на крыши выходящих, гладит.
Она глядит на город вниз
и, отражаясь в узких окнах,
взирает молча на стриптиз
в квартирных озареньях блёклых.
Её познание любви
односторонностью понятно,
но, как любовь ни назови,
луна имеет те же пятна.
Она стремится на восток, —
меж тем, её встречает запад. (**)
Полёт луны не столь высок,
как солнца: свет и даже запах
ей передарит мать-земля,
отчасти, с нашей точки зрения.
И пусть на этот счёт сомнения
нас не устанут утомлять,
когда минуты озарения
не оставляют…