Михаил Гарцев - Низкий вид литературы

Все раньше светает, и каждое утро
сажусь я за свой посветлевший компьютер.
Ему наплевать, что я все ж поэтесса,
и мне не хватает известности, веса,
и мне не хватает любви и почтенья,
что тело мое замирает в волненье,
когда за окном пробегает мужчина,
и шарю в кармане я не беспричинно.
В сети – виртуписы: лабасы, грифоны…
И все это, точно, дурные гормоны.
Поэт и в реале никчемное что-то,
а встретишь в сети, так охватит зевота…
Зачем я впряглась в это дохлое дело?
Страдает без дела холеное тело.
ПОрХАю по сайтам, вдруг вижу – филолог.
Филолог для Похи – почти археолог.
На свете грязнее не знаю работы:
копаться в дерьме аж до липкого пота…
Пойду, замочу, чтобы знал свое место,
а ночью мне снилось – я стала невестой
бойца из спецназа, банкира, боксера…
Такое во сне вновь не встретится скоро…
Жених упорхнул от меня на рассвете,
как солнечный зайчик – счастливый билетик.

Опять дальневосточное кафе…
И женщина, а вовсе не путана,
Себя готовит к аутодафе В разгорячённой койке капитана.
Мне всё равно, кто будет в этот раз,
Кто выползет на берег из пучины —
Я выберу, не поднимая глаз,
Но чувствуя присутствие мужчины.
Приморский холод бьётся о стекло.
Тоскливо завывают пароходы…
Он думает, я подарю тепло. Но я давно не делаю погоды.

Восток: кафе, диван,
кальян, мускат, кишмиш…
Она и капитан.
Жара да гладь и тишь.
…
Мне все равно, кто будет в этот раз.
Надеюсь, не смущаю ваши души.
Пусть нет ни рук, ни ног, ни даже глаз…
Мне у мужчин всего важнее уши.
Он предлагает доллары и сердце —
они всегда к моим словам глухи —
Я не путана – не спешу раздеться.
Сперва пускай послушает стихи.

Жажда жизни жалит желчью
Жало жгуче жилы жжет,
Жнец желаний – жирный жемчуг
Жадных женщин желчью желт.
Жизнь жеманно жмурит жерло
Жертва жадно жаждет жить,
Жахнет жрец железным жезлом,
Жутко желтый жук жужжит.
Шалея, шторм шарахал шхуну,
Швыряя шустро шалый шквал,
Шугая шхуной шашни шума,
Штурвалом шкипер шуровал.
Шепча, шурша шарфом шафрановым,
Шквал шторма шкипер штурмовал,
Шикуя шармом шейных шрамов,
Шершавый шлифовал штурвал.

желудь желтушный
желчью жантильно желтеет
шкловер маркуша
на побережье ржавеет
дружит с прокошкой
шкловера пышная жопа
желтою брошкой
в жерле железном сексшопа
жлобское прошлое
женщины жены милашки
жалкое крошево
рожа дрожит промокашкой
женские ножки
жерди и ножки поменьше
шкловера рожки
жезлами жалящих женщин
шкловер менжуясь
к швалям жеманно пошлепал
жизнь у буржуев
жадное жерло сексшопа
жопа шалавы
желеобразную грушей
жухнет шершавый
в жилистой туше маркуши
жизни ошметки
прошелестят шепеляво
слышится жуткий
шепот жестокой державы
прошлого шрамы
жгут ошалевшую жертву
брошен на шпалы
с шармом доложено шефу
выжил обшарпан
жизнь закружилась шаманкой
по шариату
шило шиита в шарманке
шизнутый шляхтич
жахнув шутейно ширнется
шпарит по шляху
на шебутном запорожце
шайзочка рашен
кажет маркуше промежность
солнышка краше
помнишь жуир нашу нежность
жрут и жируют
похорошела держава
душной жарою
душит сбежавшего жаба.

А по ранней дороге – прощания,
А по поздней дороге – прощения,
Неисполненные обещания,
Незамоленные прегрешения,
Пыль и вьюги, дожди и знамения,
Звёзды сыплются с неба на головы…
Навеваются сны и сомнения,
И луна льёт расплавленно олово…
Может быть – не святые, не скромники,
Но совсем не такие уж грешные,
Мы проходим по жизни – паломники,
Не иные – но больше не прежние…

Ну, куда вы идете, писатели,
по дороге Сплошного Безденежья?
Слов и образов то ли искатели,
то ль от чувств и мыслишек – брожение?
То ли видите чьи-то знамения,
то ли слышите звуки волшебные?
То ли вас посещают сомнения,
то ли муки, смятенья душевные?
И, конечно, вы все – не скоромники,
чай, и выпить под закусь привычные…
Вроде, с виду – святые паломники,
а копнуть – так на редкость обычные.

Опавшие листья – как падшие души:
их тоже бросают в костёр.
Их шорох – как шёпот: пусть глуше, но глубже
он в мир свои звуки простёр.
А листья упрямы – страдания прячут.
Спросите: «В чём ваша вина?»,
и листья не скажут, о чём они плачут,
им жалость совсем не нужна.
Они упивались росою когда-то,
как люди – веселым вином.
Теперь они сникли, теперь они смяты,
но плачут совсем не о том.
Их огненный демон печатью пометил,
а грешным – из ада нельзя…
Но, глупые, верят, что сжалится ветер
и всё ж унесёт в небеса.