Мария Визи - A moon gate in my wall - собрание стихотворений

Бродили у башни древней
под мартовским, злым дождем,
сидели в старой харчевне
за кружкой пива, вдвоем

чужие песни звучали,
цветы краснели в окне;
все было так, как в начале
в чужой, холодной стране.

Ночные мысли…
Пришли… ушли… вернулись снова.
Как клочья легкого тумана,
поднявшегося утром рано,
что в ветках ивняка речного
застряли, спутались, повисли.
Уйти куда-то…
Ближайшая к земле планета,
блестящая среди созвездий
от всех обид и всех возмездий.

Всходила луна, было небо жемчужно,
закрывалась какая-то тихая дверь.
Не пробуй молиться о том, что не нужно,
— ведь Богу виднее, что нужно, поверь.

Были в чем-то грехи, были где-то ошибки,
непрощенное кем-то давнишнее зло.
Лед на озере тонкий — путь болотистый зыбкий —
в каждой жизни не может быть вечно светло!

Мне сообщили, — кто-то приходил
(а я не знала, я закрыла двери
и тихо с книжкой у себя сидела)
— и спрашивал меня
(я не слыхала, погрузившись в книгу,
— не слышала звонка, не отворила,
на зов и на звонок не отвечала!)

А после мне сказали, что меня
искали и как будто ждали встречи.

И я теперь не помню даже имя,
кто это был; я так и не узнала,
и был ли человек разочарован…

Но только я жалею до сих пор.

В деревенской церковке темно,
холодно, запущено, бедно.
Ни одна не теплится свеча,
и колокола давно молчат.

Сквозь оконца пестрого узор
только месяц светит до сих пор

В уголках заброшенного храма
не один уже десяток лет
не витает запах фимиама,
и молящихся, конечно, нет.

Только, если приоткроешь двери,
ты услышишь у налоя, верно,
кто-то тихо плачет на духу,
и давнишние молитвы реют
где-то там, под куполом, вверху.

Женщина в больнице умирала.
Попрощаться не пришел никто.
Эхо похоронного хорала
под осенним небом проплывало.

Полощатся деревья на ветру,
и только тихо здесь на дне, в овраге.
Растрепанные облака, как флаги,
пестреют и белеют ввечеру.

Сияет звездной ночью высота,
сияет на гранитном склоне голом,
по очертаньям горного хребта
туман метет прозрачнейшим подолом.
И слышу я: меня зовет сова —
по древнему индейскому поверью —
теперь мне больше ни к чему слова —
я подошла к последнему преддверью!

Кружевные фонтаны били
у серебряного дворца,
голубые стрекозы плыли
мимо мраморного крыльца;

тихо тренькали мандолины
за колоннами галерей,
аромат цветущей долины
наполнял изгибы аллей.

Но сновали серые тени,
завернувшиеся в плащи,
у парадной белой ступени
направляли свои пращи.

Закончились дни веселий,
и не стало невинных тех.
И никто в полумраке келий
не замолит смертельный грех.

Поставят крест, пропоют «Аминь»
и заторопятся прочь.
А вечер будет беззвездно-синь,
и вскоре наступит ночь.

И больше птицы не будут петь
в березе, что у ворот.
И все мне будет казаться впредь
как будто наоборот.

Я буду где-то лететь вверху,
забыв земные пути,
и Господа Бога, на духу,
буду молить:
«Прости!»