Hermosa Beach, 7 августа [1926 г.]
На берегу.
Где ласковые зори
И волны от далеких граней моря
Приносят откровенья на бегу.
Где белые и солнечные лодки.
Как радостные мысли на воде, —
Дыханья жизни искренни и кротки
И не полны намеков о беде.
Hermosa, 9 августа [1926 г.], понедельник
294. «Здравствуй! Расскажи, ты будешь рад…»
Здравствуй! Расскажи, ты будешь рад,
Если я найду твои хоромы
И войду, и твой поймаю взгляд
Серо-голубой и незнакомый?
Иль тебе уж будет все равно
И не будет никакого дела —
Безразлично выглянешь в окно
И махнешь, «уйди, мол, надоела»?
Да, и право, можно надоесть.
Если так, как я, границ не знаешь.
Ведь бывало, что ни пить, ни есть.
Все тебя сидишь и вспоминаешь.
10 августа [1926 г.]
295. «Мы разошлись — и нет…»
Мы разошлись — и нет
Той тонкой ниточки, что нас с тобой сомкнула.
На дисках красных лун блеснул твой силуэт,
И к утренним полям дорога повернула.
Нет глаз твоих. Ты на другой черте,
Где искра света за небо упала.
Пусть. Мне не жаль — ведь я своей мечте,
А вовсе не тебе стихи свои писала.
10 августа [1926 г.]
296. «Ты унесла с собою столько шуму…» [162] For Галя see note on poem 17.
Ты унесла с собою столько шуму.
С тобой такие песни унеслись!
И желтый месяц мне навеял думу.
Что нам с тобою больше не сойтись.
Как стало холодней — как низки тучи —
Как потускнел над океаном свет!
Я знаю: никогда не будет лучше
С тобою вместе проведенных лет.
15 августа [1926 г.]
297. «Мы с тобой бывали — как одно…»
Мы с тобой бывали — как одно,
Нас одним узлом судьба скрепила,
И теперь не будет все равно,
И нельзя забыть того, что было.
Я боюсь — не помнится, чего,
Точно призрак мне велит бояться…….
[Август 1926 г.]
Ты не плачь —
Куплю тебе калач.
Ты не сетуй,
Дам тебе конфету.
Не тоскуй —
Получишь поцелуй!
Не тужи —
Что хочешь, укажи.
Что имею,
Все не пожалею…
Но за то уж, сколько
ни реви, —
Не видать тебе
моей любви!
3 декабря [1926 г.]
299. «Золотые самокаты сани…»
Золотые самокаты сани,
Где конем зарница впряжена.
Унеслись в темнеющем тумане
В даль, что порошей заметена.
В небе темном звезды выходили.
Путаясь под млечной пеленой.
Точно корабли куда-то плыли,
Призрачной влекомые волной;
Застонали голой степью птицы.
Будто примириться не могли.
Видя, как последний взгляд зарницы
Отошел надолго от земли,
И опять своей дорогой трудной.
Возвращалась по снегу душа,
И над ней, как степь зимой, безлюдной
Звездная немела пороша.
4 декабря [1926 г.]
300. «Я помню тебя, Руслан…» [163] With a notation in the manuscript: «Из Claremont'a — в письме в Париж о Харбине. Это во СМУ.» The poem was probably addressed to Elena Mosolova; see note on poem 21.
Я помню тебя, Руслан.
Взойдет луна молодая,
и льется песня былая,
и будит старый дурман.
Углы улыбки твоей
меня давно укололи,
мне памятны в каждой роли
изгибы нервных бровей.
Зеленый шитый кафтан
затмить действительность хочет,
и Риголетто хохочет
над болью призрачных ран.
1925-26 г.
301. «На дне души своей ваш образ берегу…» [164] With a notation in the manuscript: «Когда-то очень давно: Харбин. СМУ. Vespers.»
На дне души своей ваш образ берегу.
Люблю вас, хоть в любви глубокая тоска;
и не смотреть на вас совсем — я не могу,
хоть грустно так смотреть издалека.
В углу, на ящике каком-то, в темноте,
я села вечером. Все думала о вас.
Улыбка ваша долго снилась мне,
взгляд ваших серых глаз.
Потом мне снился Бог, — высоко где-то там,
в пространстве, где едва ль Он стал бы мне внимать,
где духи высшие, где свет, где фимиам.
Как мне хотелось взгляд Его очей поймать!
— Он увидал меня. Успела я сказать,
чтоб счастья, — на земле и после, — дал Он вам.
Бог далеко. Вы — там всегда, где он.
Не знаю, где.
Бог так глубок, как водопад времен.
Но только Вас я вижу в глубине.
Бог слышит ли меня? Язык молитв могуч,
и милосердью Божью нет конца,
но между Ним и мною слишком много туч,
— Ему не видно моего лица.
Читать дальше