Сергей Васильев - Обратная перспектива

Пусть будет жизнь твоя, как праздник!
Ну, что смеешься, безобразник?
Так будет: майская заря
Однажды над тобою встанет,
И улыбаться не устанет,
И жизнь тогда пойдет не зря.

Дорога пред тобой прямая,
И ты идешь, не понимая,
Зачем лазурь, зачем весна?
А ландыш головой кивает:
«Дитя, и то не забывает
Того, что синь небес ясна».

Венеция, боль разлуки,
Странный какой-то вокзал.
«Как шелк, твои нежные руки!» —
Неожиданно я сказал.

Не скрипела в саду калитка,
Не безумствовал водоем.
Но плакала маргаритка,
А не роза в сердце твоем.

Тут у нас средь платанов идут дожди,
В комнате – вещая тишина,
Не зови меня, друг, подожди,
Я ведь буду с тобой нежна,
Как чужая жена.

Заключи меня в ночь, в этот грустный дом,
И я хрупкие руки свои протяну
К твоему объятью – в ту тишину,
В которую верится мне с трудом,
И к тебе прильну.

У всех прохожих на виду
Весна пленяет прежней сказкой,
Мелькает женщина с коляской
В твоем саду.

И я других чудес не жду,
Они меня не опаляют —
Гляди, как парочки гуляют
В твоем саду.

Часовенка старая, пред тобой,
Пред пылью твоей стою,
А весна веселая всей гурьбой
Церквушку строит свою.

Пусть женщины на проводах висят,
Пусть куксятся тут и там,
Но дети помчались в радостный сад
К птицам и прочим цветам.

Ты пажа, королева, хочешь?
Что ж, назначь хотя бы меня.
Ну и что ты так странно хохочешь?
Все красавицы мне родня.

Мы пойдем с тобой в белый замок —
Там я сам, чтоб ты знала, король.
Там среди раскрашенных самок
Я сыграю трагичную роль.

Державинская ода глубока,
Как наша Волга-матушка-река, —
Порой она мутна, порой прозрачна,
И в ней, как осетры, плывут века
И будут плыть, родимые, пока
Не сделалося всей России мрачно.

Я поглупел уже от этих од,
От непогод, невзгод и даже от
Того, кто возомнил, что он державен.
Страна умрет, подохнет даже скот,
Не в этот год, так в следующий год —
Останется лишь Гавриил Державин.

И осетры воспрянут на столе,
И вспыхнут розы на твоем стекле,
И засияют тусклым счастьем лица,
И кончится огонь на корабле —
«Фелица» ведь во свете, не во мгле,
Не то что блудная императрица.

И день настанет, славный день такой,
Когда не будем мы глядеть с тоской
На солнце и пойдем любить любого,
Когда и жизнь не будет воровской,
Когда покончат с грустью колдовской
Все – от Московии и до Тамбова.

Речь не о том, что настали трудные времена,
Мы видали и хуже, но речь сейчас о другом:
Неродною нам стала теперь страна,
Если не сказать – врагом.

Помнишь, как мы гордились этой страной —
Сталинградом, Гагариным, а какой у нас был футбол!
Что же случилось с ней и что случилось со мной —
Все куда-то пропало, прекрасен лишь слабый пол.

Да нет, я люблю ее, лучезарную Русь,
И никуда не уеду, ни в Лондон и ни в Париж.
Только все чаще меня накрывает грусть
Оттого, что ты, Россия, во тьме паришь.

У меня оскомина на эту веселую прыть —
Прав Мандельштам: у нас в крови блуд труда.
Можно всю жизнь не делать, а говорить —
И беспечальным сделаешься тогда.

Я по ночам от обид и боли ору,
Потому что смешна мне чиновничья злая спесь.
Знаешь, Россия, когда-нибудь я умру,
Но тогда пусть меня похоронят здесь.

Сталинград-то хорош, а Волгоград
Хуже, наверное, во сто крат —
Ничего не найдешь хорошего.
Даже мамка скорбит от великих обид,
И пусть здесь никто давно не убит,
Земля помнит кровавое крошево.