Юрий Окунев - Люби навсегда

Какая это музыка – твой восхищенный гнев!
От счастья, как от ужаса, стою, оцепенев.

– Опять ошиблись номером!
Опять, опять, опять
Я буду ошибаться, и звать, и вызывать.

И вроде май, а на щеке как будто тает снег…
– О чем, о чем вы плачете, товарищ человек?

Прохожий беспокоится, и улица сама,
Все будки телефонные, деревья и дома…

Я не ошибся номером!
Люблю твой гнев, твой смех,
Любимая, жестокая, товарищ человек!

О многом я и не прошу.
Вы на досуге взвесьте сами.
Легко ли мне, когда пишу,
Вас перепутав со стихами.

И, может, я пришел в Москву
Не различать где вы, где строки.
И, может, только тем живу,
Что вы так искренне жестоки.

Всмотритесь: это не мольба.
Нет, это выше, чем признанье.
Любви упрямая резьба
По дереву непониманья.

…Склоняет голову она,
Когда танцует. Я заметил,
Такая кротость суждена
Внезапно повзрослевшим детям.

Взял и открыл себя. Зачем?..
Я делал вид, что между прочим.
Я делал вид, что не совсем, —
Ей удалось узнать, что очень.

Без доказательств обличен.
Но не ребенком. Я заметил:
Такая зоркость ни при чем.
И если суждена – не детям.

Здесь нужен опыт – без труда
Влюбленного поймать с поличным,
Найти намек под коркой льда
И неожиданность в обычном.

Издалека взглянув в упор,
Она любые льды прорубит.
. . . . . . . . .
…К чему весь этот разговор,
Когда она меня не любит?..

Уже давно одиннадцать,
И сроки так тесны…
Идут ко мне в гостиницу
Отчаянные сны.

Наверняка напрасная,
Наивная мечта.
Ведь в коридорах ясная,
Ночная пустота.

Но сам себе на горе я
Придумал сон больной,
Что мчит из санатория
Автобус, как шальной.

И в том пустом автобусе,
Решительна, бледна,
Отбросив все условности,
Ко мне спешит она.

И все ж в лице смятение…
И на нее свой взор
Бросает в удивлении
Автобусный шофер.

Такие вдруг предания
Припомнились ему —
Про тайные свидания —
Что страшно самому.

И он воскликнул: – Где уж нам
До тех страстей былых…
Но, посмотрев на девушку,
Взволнованно затих…

Все это мне мерещится,
Когда кругом ни зги…
Ее шаги на лестнице,
Ее, ее шаги!

Я чувствую, я слушаю:
Она вошла и вдруг
Преграды все разрушила
Прикосновеньем рук.

Но от виденья светлого
Вдруг сразу ни следа…
Пойми, не будет этого,
Не будет никогда…

Ничто не переменится,
Ведь счастью есть предел…
Лишь ветряные мельницы
Мечтателя удел…

Не любит – дело ясное.
Пойми, чудак, смирись.
Но все ж над сердцем властвует
Навязчивая мысль.

Солдаты смотрели нестрого,
Я только два слова сказал,
И вдруг: Боевая тревога!
И сдуло, как ветром, весь зал.

…Была та тревога учебной.
А вот между мной и тобой
Рискованный ежедневный,
Хоть и засекреченный, бой.

Наивная конспиративность!
Рассудочности вопреки,
Я так тебя жду, мой противник!
На взводе всех нервов курки!

Ты взглянешь притворно, непылко:
В чем разница, он иль не он?..
Но чувствуешь каждою жилкой,
Что тот, кто вошел, – тот влюблен.

И пусть не протянешь поэту
Единственной в мире руки,
Но тянешься, тянешься к свету
Его удивленной строки.

И я зарекался: твой профиль
Из памяти вычеркнуть впредь.
Но жребий ведет к катастрофе —
К тебе, моя жизнь, моя смерть!

И вновь я кидаюсь в дорогу —
Крушить равнодушье твое.
Тревога! Тревога! Тревога!
И счастье, и муки – в ружье!

Что это? Знаю, что она предаст,
Не только подведет, но и продаст.

И жизни не сулит, а только смерть.
И все ж хочу лишь на нее смотреть.

Смотреть, встречая наглый вызов глаз.
В нем все: и обещанье, и отказ,

Дразнящая усмешка, злость и страсть.
И тянет к ней, и хочется пропасть.