Юрий Окунев - Кенотаф

© Ю. Б. Окунев, 2021

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2021

Туман серовато-белыми клочьями обволакивал верхушки деревьев и спускался еще ниже – к надгробьям. Было пустынно и зябко – ранняя ленинградская осень на спаде золотого листопада. Мертвенную тишину кладбища иногда нарушали резкие крики ворон. Ольга подумала: «Наверное, это было бы таинственно-красиво в другом месте…»

Она выехала в Ленинград из Волхова еще затемно, первой электричкой, потом добиралась сюда на Богословское кладбище трамваями, чтобы проверить, как поставили памятник. После освобождения из концлагеря ей жить в Ленинграде и других больших городах не полагалось, только за сто первым километром разрешалось. Каждая поездка в Ленинград была рискованной, Ольга старалась избегать людей в погонах, чтобы не попасться… Великий вождь умер, АЛЖИР, в котором она провела зэком почти пятнадцать лет, ликвидировали, а страх остался.

Когда вернулась из Казахстана в родной Ленинград, пошла сразу на улицу Ракова, дом 21, но в квартиру, где жила когда-то с мужем и сыном, войти побоялась, да и сердце не позволило – забилось, загрудинной болью отозвалось на вспышку памяти. По лестнице, по которой когда-то взбегала мигом на третий этаж, поднялась с трудом, задохнулась… Подошла к такой знакомой двери, к постаревшей, морщинистой и обшарпанной двери в ее бывшее счастье, к такой когда-то ухоженной и респектабельной двери. Подумала, что дверь эта тоже пережила немало – войну, блокаду, разруху… Позвонить не решилась – что сказать, если откроют, да и поймут ли. Она привыкла – редко кто понимает… Ушла с мокрыми глазами, тяжело опираясь на перила.

После той закрытой в прошлую жизнь двери Ольга легко смирилась с пребыванием в Волхове. У нее не осталось в Ленинграде ни одного родственника – все погибли в блокаду. Были еще выжившие родственники по линии мужа, но она знала: они давно, с предвоенных еще времен, постарались забыть то, что случилось с мужем, стерли его даже из своей памяти – будто и не было ничего такого… У нее не осталось друзей – собственная жизнь бывших коллег по университету и сотрудников мужа была им дороже дружбы. Как и всем, впрочем… Только одна Фаина, с которой учились еще в аспирантуре университета, приняла Ольгу, разрешила пожить у себя. Она и посоветовала поехать в Волхов, где открывали какой-то техникум и нуждались в преподавателях русского языка и литературы. Ольга была филологом, училась у самого профессора Жирмунского, защитила в 1936-м диссертацию по германским диалектам. Преподавателем в волховский техникум ее, конечно, не взяли, но предложили работу в местной прачечной, правда, с общежитием – она согласилась.

Идею поставить памятник Семену высказала тоже Фаина, она же одолжила Ольге деньги. Муж Фаины был кардиологом, у него лечился директор Богословского кладбища. Без помощи директора ничего бы Ольга не сделала… Директор нашел хорошее место – Медицинский некрополь. Ольга заказала на то место стелу из темного гранита и попросила написать даты рождения и смерти мужа: (1899–1937). Директор кладбища возразил:

– Тридцать седьмой год – плохая, неудобная дата смерти… Что вам сказали о муже там? – Он поднял указательный палец вверх.

– Там сказали, что муж скончался в 46-м году от рака.

– Вот так и напишите – 1946, спокойнее будет, без вопросов…

В АЛЖИРе Ольгу приучили к бессловесному повиновению – эта власть вечна, возражать ей бессмысленно и смертельно опасно. Она послушалась директора, переписала даты на (1899–1946), так и осталось навечно и… концы в воду.

Ольге понравилось, как сделали могилу мужа. Металлическая ограда окружала небольшой квадрат пространства с выразительной стелой и каменной скамеечкой под красивой березкой.

Туман, уже заполнивший всё вокруг, спускался на гранит стелы, отделяя от бесконечного пространства тисненую надпись:

Доктор медицинских наук, профессор,