Юрий Окунев - Кенотаф

Иван и Семен вышли на улицу. Было тихо, безветренно, нехолодно – легкий морозец чуть выше нуля градусов… Падал негустой мокрый снежок, и его струйки красиво высвечивались под редкими фонарями, а потом таяли, едва достигнув мостовой. Свежо и легко дышалось…

– Где твой любимый шофер Василий? – спросил Семен.

– Отпустил его до утра, пусть отдохнет, немолодой уже… Хороший мужик Василий Петрович, из первых чекистов.

– А мой шофер Коля ушел работать в НКВД. Толковый парень, там у него перспектива роста, я не возражал, написал ему отличную характеристику.

– Все они там толковыми становятся… А Василий ушел из органов, с молодой порослью чекистов тягаться не захотел.

– Чем же молодые чекисты от старых отличаются?

– Ох, какой сложный вопрос ты задал, Семен. Не знаю… Думаю, для старых революция, интернационал были совсем рядом, им и служили, других авторитетов не признавали. А для молодых это всё уже далекая история, а начальство рядом…

– Ответ твой, Ваня, еще сложнее. Я так думаю, что у каждого поколения чекистов свои задачи и методы, которые временем диктуются. В этом и разница…

Иван неопределенно отмахнулся, взял Семена под руку и ускорил шаг. Они молча прошли по улице Ракова до сквера Лассаля, что между Русским музеем и зданием бывшего Дворянского собрания, закружили вокруг по хрустящему под ногами снегу. Иван подставил ладонь под падающие мокрые снежинки, растер влажной рукой лицо, заговорил приглушенно, безадресно, словно в пустое пространство…

– Хочу поделиться важным… Это непраздничное, за столом неуместное… Устал я от партийной работы, вспомнил свою рабочую юность на уральском заводе, хочу уйти на живое дело, для живых людей полезное. Я ведь слесарем был неплохим, да и в организации производства кое-что понимаю. Вот старые друзья приглашают в Сибирь, в Красноярский край, на новый машиностроительный завод, где толковых людей не хватает, предлагают должность начальника цеха. Думаю согласиться…

– Ты в своем уме, Ваня? – озабоченно вскрикнул Семен, мгновенно протрезвевший, – с должности секретаря райкома в начальники цеха… Да это же вроде ссылки за плохую работу. Ты, что ли, не справляешься со своей работой? Где здесь логика?

– Да не кричи ты… – Иван взял Семена за плечо, больно сжал его, приблизился, глухо заговорил, почти зашептал: – А логики у нас давно нет, ее заменила партийная дисциплина. Тебе, Сема, одному говорю… Другу старому, которому верю… Устал я руководить бессловесными. Мне в рот смотрят, свое слово сказать боятся. А главное – не хочу быть посередке на картине, на пьедестале… Отовсюду всем виден, и сверху, и сбоку… Чем виднее, тем уязвимее, ты-то должен понимать. Чую, Сема, зверье нас окружает… Как тогда, в Гражданскую, помнишь – словно почуял я дух смерти, когда конница мамонтовская налетела, еще невидимая и неслышимая. Тогда было проще, враг был яснее, а сейчас… Боюсь я, Сема, хочу уйти в тень. Тогда не боялся, а сейчас боюсь…

– Не понимаю я тебя, Ваня, первый раз в жизни не понимаю, – нервно, приглушенно в тон собеседнику, сказал Семен. – Страхов твоих не понимаю. Ты старый большевик, с Лениным партию создавал, герой Гражданской войны, признанный партийный руководитель. Одумайся, Ваня, чего тебе бояться, в какую такую тень уходить? Да ты же пример настоящего большевика для молодых! – Вот-вот, Сема, ты в точку попал: «старый большевик». Слишком много тот старый большевик знает и помнит. То помнит, что нынешним партхолуям знать не положено. Потому и боюсь я их, Сема… Власти ихней несоветской, непартийной…

Свернули по улице Лассаля к проспекту 25 Октября, где на углу у Гостиного под фонарем стояла елка. Семен обескураженно молчал. Иван взял его под руку, ускорил шаг, словно убегая от сказанного. Потом остановился, медленно, с одышкой, с длинными паузами произнес несколько тяжелых фраз:

– Ты ведь июльское закрытое письмо ЦК читал… Наверняка знаешь, что все сторонники Зиновьева и Троцкого объявлены врагами советской власти, подлежащими полному уничтожению… Ты молодой… Зиновьева понаслышке знаешь, а я с ним работал и в Коминтерне, и в Ленинградской парторганизации… Григорий Евсеевич рекомендовал меня после окончания комуниверситета на руководящую партийную работу в Ленинград… Вот тебе и вопрос: ты, мой друг Семен Шерлинг, можешь доказать, что я не сторонник Зиновьева?

– Могу, Иван, – горячо вступился за друга Семен. – Ты, Ваня, большевик-ленинец, сторонник сталинского курса ЦК, и никакие зиновьевы-каменевы тебя с большевистского советского курса не собьют.