Елизавета Иванникова - Арфа серафима

Ей Богоматерь путь неблизкий
Укажет средь донских степей,
Небесные готовя ризки
Для крестной дочери своей.

Пусть на снегу сосновый прутик
Очертит век, а в веке том
Спит, по-рождественски уютен,
Запорошенный вьюгой дом.

Томится жар печной в полене,
Мерцает от лампадки свет,
Перед иконой на коленях
Стоит трехлетняя Анет.

О чем же, соскочив с кровати
И связный лепет обретя,
С восторгом молит Божью Матерь
Разгоряченное дитя?

О том ли, что виденьем теплым
Безгрешную объемля грудь,
Блаженным и бесповоротным
Начертанный явился путь?!

Ей было имя богоданно,
И в нем – серебряная нить,
Молясь, его вспомянешь: «Анна», –
И невозможно разлюбить.

Оно внутри себя зеркально,
Земного в нем не видно дна,
Библейского завета тайной
В нем отразились времена.

И сколько в нем скрывалось смысла,
Коль путь монашеский избрав,
Подписывала «Анна» письма,
Родную нить не оборвав.

Без боли прошлого не тронешь:
Счастливый стелется туман,
И празднично гудит Воронеж,
Где жил святитель Митрофан.

Мария Алексевна чтила
Его икону – ведь она
Её чудесно исцелила,
Когда весь год была больна.

Ценя дарованную милость,
Под колокольный перезвон
Семейство каждый год стремилось
Сюда приехать на поклон.

Достойный – в благости утонет,
Земных не требуя наград,
Преосвященный же Антоний
Гостям бывал сердечно рад.

Он Себряковых знал давненько,
Любил беседовать… И вот
С крыльца, ступенька за ступенькой,
Сошел, чтоб встретить у ворот.

Родителей благословляя,
Священник поднял взор, и вдруг
Дитя, как будто бы играя,
Из няниных спорхнула рук.

Пред старцем пала на колени,
И так легка – под стать птенцу,
И так мала, что только тени
Цветов скользили по лицу.

В безмолвии застыли люди,
Сияла неба глубина…
Предрёк Антоний: «Это будет, –
Крестя, –
Великая жена!»

А матери родное чадо
Не отпускать бы от груди,
Пускай в именье, за оградой,
Не будет знать, что впереди.

И небо пусть не разлучает
С тем, что не чувствует беду,
С накрытым на веранде чаем,
С детьми, шалящими в саду.

Что прячет в сердце мир отрадный,
О чем не скажут соловьи…
Мать на детей глядит с веранды
С счастливым выдохом: «Мои?!»

Лучи закатные приемля,
Любовь вздыхает глубоко,
Она собой объемлет землю,
С ней сны досматривать легко.

Порою бабочкой садится
На детский пальчик… Иногда
Она, как сонный лист, кружится
И опадает сквозь года.

Она искрится в шумных играх,
Пружинит в скошенной траве,
И копится в сосновых иглах,
И шьет по солнечной канве.

Любовь не ведает разлуки,
Что с часом смертным настает,
Мать, причастившись, сложит руки,
На небо к Господу уйдет…

Дом потемнел, бедою мучась,
Осенний сад – простоволос,
Больны безмолвьем – обеззвучась –
Голосовые связки гнезд.

Познавши смерти неизбежность,
Смирившись с тем, что счастья нет,
Отец припрятанную нежность
Берег для младшенькой – Анет.

Простые памятны мгновенья:
Уютен тихий кабинет,
Где только вздохов дуновенья
Литых свечей колеблют свет.

Отец Евангелие читает,
И по примеру всех отцов
В гнезде дивана озирает
Подросших за лето птенцов.

Они, набегавшись на воле,
Среди донских раздольных трав,
Склоняют головы все боле,
От книжной мудрости устав.

И только дочь его меньшая
В пространство смотрит, не сморгнет,
Так слово Божье поглощая,
Как будто сердцем что-то ждет.

И сам хозяин кабинета,
Михаил Васильич Себряков,
Искал у Господа ответа
Как астроном, как богослов.

Есть барский дом – всему основа,
Есть лесть почтительной молвы,
И станция есть Себряково
С железной веткой до Москвы.

Богатство, почести, награды,
И явь, разрушившая сны,
Сирени траурной ограда
И усыпальница жены.

Когда бы не родные лица,
То сбросил груз житейских гирь,
Чтоб верным сердцем окунуться
В источник света – монастырь.