Виктор Ростокин - Ожидаемое забвение

Болезненною желчью глаз белки окрашены,
Он курит, долго курит и молчит.
Смертельно болен – этим-то и страшен,
И страшен тем, что слезно не кричит,
О помощи к народу не взывает,
Народ сам по себе… Чего ж пенять?!
А то, что он умрет, об этом знает,
Умрет, возможно, нынче… или утром в пять.
Умрет, возможно, здесь, на обочине тротуара,
Без истошного вопля – никто все равно
Не откликнется, не наклонится.
Будто от грозового удара,
Испустит дух мгновенно, как в военном кино.
Зачем он на виду, на неудобном месте
Угнездился? Какая блажь или цель?
Подаяний не просит. А не тайною ль местью
Его полнится душа, но никак не отыщет щель,
Дабы выйти наружу – то ль жене предназначена,
другу,
Или белому свету всему, иль себе самому?
Ведь человеческая жизнь вращается
по извечному кругу,
И этот принцип вовек не разгадать никакому уму.
Какого там черта разгадывать…
Шел, сам не ведал куда,
Почуял, что силы убывают стремительно,
взял и сел,
Где настигло, дабы хотя бы чем-то
Казаться живым человеком
(а это надо делать завсегда!),
Он одну за другой стал курить сигареты.
Тем и уцелел.
Тем и продолжил земную жизнь.
Хоть далеко несовершенно,
Даже топорно. Но все же с кое-какими
признаками, приметами
Продолжающегося существования,
не думая о лишениях,
О том, что был не однажды убит
и сам убивал кастетами.
Теперь вот один. Если Богу будет угодно,
Пусть не медлит… Этим окажет высокую честь!
Если побрезгует, то – к сатане…
Сегодня это модно —
Ему служить. А заодно осуществить-исполнить
Ту смутно брезжущую в сознанье мысль
о тайной мести,
Предназначенной жене, другу,
или белому свету всему,
Или себе самому.

Теракты, теракты.
Как взрывы страшны!
Теракты, теракты.
Горит полстраны!
И кровь на асфальте.
Беда велика!
И мертвая чья-то
В мозолях рука,
На ней у запястья
С браслетом часы —
Подарок на счастье?
Для внешней красы?
Осколки от флейты —
Ее не собрать!
В театр билеты,
В линейку тетрадь.
Как поле сраженья,
Как в годы войны.
Лампадок свеченье
У красной стены.
Она устояла…
Любою ценой…
Которая стала
Вдруг скорбной стеной.

«Желудевые парни…»
Сколько выжило нас?
Как он жарил и парил —
Жизни огненный час!
Сатанинская сила
Перла Русь воевать.
С матерями ходили
Желудки собирать.
Голопузые дети,
Почти сироты все,
Залезали на ветви,
Руки-ноги в росе.
И трясли. Надрывались.
Чтоб лепешка была —
Лучше меда в ней сладость
И как сажа бела,
Вместо булки и пряника,
Вместо мяса, лапши.
А будили нас раненько.
А в лесу – ни души.
Сучья резали тело
Глубоко до крови.
Снизу строго летело:
«Рубашонку порви!
Я задам тады трепки,
Как вернемся домой!»
Петька, Витька и Степка…
Все народец босой,
Упирались, старались.
Желудки будто град.
Взрывов гул раздавался —
Там горел Сталинград,
За донскими песками,
За грозой тучевой.
В ствол впивались ногтями,
Кто-то свистнул: «За мной!»
Словно бурей качало
Дуб от шустрой братвы,
На макушке кричали:
«Фриц поганый, смотри!»
Кулачками грозились
В степь, где туча-гроза.
Мы на землю спустились.
То ль роса, то ль слеза
Омочила вдруг лица
Дорогим матерям.
…Время – быстрая птица.
Снег… цветы по холмам.
Вдовы-матери. Помню.
И молитва – за них.
За околицей поле,
Колос грузен и тих.
И я тоже задумчив,
Не с пустою душой.
А стоял я под дулами
И под радугой той,
Под которой в том августе
Дуб дарил желудки —
Эти горькие сладости…
Где же, где же годки?!
Нас осталось немного,
«Желудевых парней».
Увела нас дорога,
Скрыл дорогу пырей.
«Безотцовщина» – кличка,
Как позор для страны.
Славит серая птичка
Сирот долгой войны.
Кто не пал от болезней
И от тягот судьбы,
С древа времени слезли,
Жертвы гнусной беды,
Равнодушия подлого —
Нет изгоев таких!
Власть нас предала, продала.
Ветер жесток и лих.
Мы в пути выживаем —
След в крови. Маята.
«Желудевые парни…»
Ни звезды. Ни креста.

Хулиганить – значит веселиться.
А работать – значит пот ручьем.
Нашему народу не сидится —
То серпом он машет, то дубьем.
У него полны зерна сусеки,
А в чулане брага ночью злей.
Он такой от века и до века.
Сатане иль Богу он милей?
Синяки от драки под глазами.
А душа зато как лепесток.
…С русскими денечек, с нами,
Поживите, Запад и Восток!