Виктор Ростокин - Ожидаемое забвение

В глуби взор не устремляй,
Не насилуй бедный разум.
Сколь дано природой, – знай,
Остальное – раз за разом.

Где туманно. Где никак.
Где как сполох. Или ветер.
То в оконце вёдро, мак,
То в лицо гроза. Наветы.

Не сломаешься. Подчас
Улыбнешься ты сквозь слезы.
Призрак в небесах угас.
Зримо шествуют березы.

Хорошо даже в городе нынче,
Пахнет сладким и горьким листком.
Кто-то словно кого-то все кличет.
Кто-то машет кому-то платком.

Омываются струями ветви,
Свежесть хлещет под арки, в толпу,
Под колеса машин. Это ветер
Намечает предзимья тропу.

Вот какие возможны явленья
В мертвой зоне, в отсутствье земли,
Где пугливо взирают растенья
На луну, что краснеет вдали.

Нет для них нерешенной загадки,
Их сюда привезли умирать.
С кем-то листья играют вновь в прятки,
Неродная их бросила мать.

Утрачиваем связь годами
С родившею нас землей.
До сумасбродства городами
Мы бредим летом и зимой.
И сердце, надорвавшись в беге
За тем, зовут что миражом,
Все остывает, будто в снеге
Оно – заброшенным цветком.
Ничто не воскресит нам память,
Что есть земля. И всех добрей.
Но и душою, и устами
С минутой каждой ближе к ней.

Никто уж не любуется природой,
Не стало будто на земле народа,

Лишь существа безликие лениво
На пустыре употребляют пиво,

Травинки придавив огромным пузом.
Для них красóты созерцать – обуза,

И слушать птичий гам, ручьев плесканье
Для них бы стало сущим наказаньем.

От пойла разлагаются, воняют
Одни. И постепенно исчезают.

Другие – у соседей, кто зорюют,
Картошку на делянке, знать, воруют,

Лопатою с завидною сноровкой
Орудуют Захарка, Митька, Левка.

Кто бывший мент, кто бывший депутат,
Кто Жириновскому то ль сват, то ль брат.

Все дяди, как и первые, безлики,
В репьях, в грязи, в засохшей повилике.

Они, отнюдь, далеко не пойдут,
Хозяевам картошку продадут,

На пустыре усядутся кружком
И за российский «долбанут» дурдом.

Есть существа – духовные калеки,
Кто книжку не держал в руках вовеки,

Не знает автора картины «Рожь»,
За истину воспринимает ложь.

Нога здоровая, а на нее хромает,
Он на вопрос мычаньем отвечает.

Восход и запад напрочь перепутал.
И оных жизнь ползет бесплодно, утло.

А мать-природа… Их ей очень жалко,
Людей заблудших, неразумных – свалка!

То сумрачною плачется росой,
То шепчется молитвенно листвой,

Повеет свежестью животворящей
По всей России – по стране болящей:

Очнитесь, поднимитесь и прозрейте
И в Бога, и в меня душой поверьте!

Иллюзии бессонницы,
А в яви – чернотроп.
Лучистый, невесомый
Плывет по свету гроб.

Отмучился, отмыкался,
Сошел с тропы земной,
С чем поневоле свыкся,
Отвел с лица рукой.

Узрел под звуки звонницы,
Что раньше не учел
В иллюзиях бессонницы,
А в яви – не дошел.

Роса умрет, песок накроет землю.
Затянутся дымами небеса.
Засохшие стволы деревьев, стебли
Трав не напомнят, что жила краса
И трепетала лепестком и листиком
На донышке июньского денька.
А разве это было? То не мистика ль?
И даст ответ кто без обиняка?
Но голоса не слышатся из мрака,
Хоть адом называй его, хоть как.
Сейчас ты ухмыляешься: «Все враки!»
И с дамой сердца снова пьешь коньяк.
В раскрытое окно глядится солнце,
Пушинка одуванчика парит.
В природе гармонично все до донца,
Ничто бедой глобальной не грозит.
День в ночь переливается. И вот уж
Ночь в день переливается. И вновь
В том ритме повторяется та нота,
В ней разочарование, любовь,
И слабодушие, и мужества сиянье,
И многое, что наполняло жизнь.
Неотвратимо близилось прощанье,
Незримо все молило: упаси!
Просил Отца помиловать народы
Жалеющий небесный Дух Святой.
Отец сказал: «Народ сгубил природу,
Себя сгубил и очерствел душой».
Поэтому роса умрет и землю
Песок накроет, дым же – небеса.
Но он глядит с высот… С надеждой внемлют
Его моленью травы и леса.