Борис Гучков - Пояс Богородицы

Сажаю картошку. Родник посещаю с бидонами.
Водичка вкусна. Для питья хороша и засолки.
Рыбалю на зорьке. Пинг-понгами и бадминтонами
Я не увлекаюсь и не посещаю тусовки.

Весною сады здесь наряды несут подвенечные.
Здесь утренних зорь и вечерних чудесны румянцы.
Здесь есть старожилы и пришлых в избытке,
конечно же.
Представьте себе, есть чеченцы и даже афганцы.

Ты здесь поживи и подметишь обидные мелочи.
Вот кто-то уже с петухами проснулся до свету.
Он вечно в делах, а другие живут, не умеючи
Ни сеять ни жать, и стремления к этому нету.

Я всё ещё смею Россию, как прежде, могучею
В стихах называть… Вы куда, журавлиные стаи?
С пчелиной семьёю и с развороченной кучею
Жилья мурашей тебя сравнивать не перестали.

Со временем всё отчеченится, всё отафганится,
И злоба исчезнет. У всех будут добрые лица.
Всё скоро должно утрястись, как сейчас,
устаканиться,
С высоких трибун говорят, на родимой землице.

Июль-сенозорник, грозой и жарою ошпаренный,
Шалит в огороде и клонит созревшие нивы.
Приписан к Николе, оврага Никольского парень, я
Сменил местожительство и проживаю у Нины.

Живу-поживаю в дому у оврага Успенского,
В огромном дому, здесь и полк разместится поротно.
На днях прочитал пастораль англичанина Спенсера.
Они недурны, стихотворные эти полотна.

Люблю тишину, и о ком там сейчас в телевизоре
Убойный идёт сериал, я не ведаю это.
В дому у меня, командира словесной дивизии,
Свой угол имеется – столик и два табурета.

Ходил за грибами край леса, где тихая старица.
Сидел на пеньке, всё смотрел на посевы гречихи.
Вчера навестил меня Влас, что всегда заикается,
А следом, узнав о приезде, зашёл Ермачихин.

У Жени не речь, а стрельба, пулемётная очередь.
Торопится очень, слова произносит нечётко.
Я им рассказал о делах и, конечно, о дочери,
Что стала замужней и мне подарила внучонка.

Нас Нина, поскольку жара, накормила окрошкою.
Листва от жары вся местами окрашена хною.
Когда свечереет, свою пастораль у окошка я
Продолжу писать, очарован родной стороною.

Ох и ругались вчера поутру две товарки!
Разгорячились, за словом в карманы не лезли.
Не уступали друг другу, на брань тороваты.
Как эти ссоры молодок милы и прелестны!

Слушая брань, – это чья ж сторона здесь повинна,
Чья неповинна? – из окон глазели соседи.
Всё с пустяка началось. «Твои куры, Полина,
Все у меня. Ты держала бы их на насесте!» —

«Ты б за своими следила! А не было разве
И на подворье моём твоих шустрых молодок?
Давеча, Варя, – забыла? – твой боров чумазый
Рылом картошку копал на чужих огородах.

Всё б вам чужое грабастать – порода такая!
Надо же, добрые люди, мешает ей квоча!
Справно живёшь, своему мужику потакая,
И на чужих заглядеться, однако, охоча…»

С физиономией, в гневе краснее, чем свёкла,
Варя сказала отчётливо, злобно и глухо:
«Кошка блудливая ты! На родимого свёкра
Глаз положила. Мне жалилась ваша свекруха».

И понеслось, и поехало! Как не устали,
Не понимаю, луженой орудовать глоткой:
«А за тобой по селу кобелиные стаи!» —
«А ты ночами торгуешь палёною водкой!»

Чуть пошумели, но кончилась кумушек свара.
Тянется в хлопотах день, отгоняющий мысли.
Вечером обе они, как ни в чём не бывало,
Рядом на брёвнах сидели и семечки грызли.

«В гости зайдите!», – рукой нам с крыльца
помахали.
Мы и зашли – у соседей такое бывает.
Ходит царицей свекровь по своей шемахани,
Робко сноха по одной половице ступает.

Кружит по дому сноха бестолковою белкой.
Голос её молодой, что мышиные писки.
Руки протянет за мелкой красивой тарелкой —
«Эти не трожь! Принеси нам глубокие миски».

Щедрость свекровь демонстрирует перед гостями.
Будет о чём на досуге гостям потрепаться.
Хлеб нарезает огромными, в лапоть, ломтями —
Я не совру, толщиною, наверно, в три пальца.

О, эти взоры снохи, не скрывающей злости!
«Вы ведь из города, знаете все этикеты.
Вы уж простите её, бестолковую, гости,
Что она рядом с селёдкою ставит конфеты».