Борис Гучков - Пасторали

Дорожный плащ еще советских лет…
Как водится, присяду на дорожку.
Я еду. Я уже купил билет
И у соседей оставляю кошку.

Я так давно мечтал об этом дне,
Чтоб наступил он, радостен и светел,
Чтоб версты полосатые одне,
Как молвил Пушкин, и попутный ветер.

Одна беда – в попутчиках балбес,
Привязчивый, – совсем ему не спится.
И все-таки мне мил полночный рейс,
Ведь новый день в дороге народится.

Я еду. Небо начало синеть,
А на востоке занялось медово.
Волнуюсь до мурашек по спине,
Не верится, что скоро буду дома.

Я шлю привет березе и сосне,
Осину привечаю – непоседу.
Я еду, еду. Помолчи, сосед,
Не отвлекай, читай себе газету.

Да, в сотый раз устроили теракт.
Да, мы живем меж миром и войною.
Ты не мешай стекло мне протирать
И любоваться милой стороною…

Сосед ворчит: «Паришь на воздусях!
Теракт устроить – это как два пальца…
А между тем вон та, что на сносях,
Вполне шахидкой может оказаться!..»

Меня соседу не дано понять.
«Молчи, сосед! Любуйся на дорогу.
А быть чему, того не миновать.
Еще, как видишь, едем, слава богу…»

Село как село. И означу его я числительным, —
Россия огромна! – означу числом семизначным.
Летую в селе и озоном дышу очистительным.
Здесь места хватает и нам, и строениям дачным.

Сажаю картошку. Родник посещаю с бидонами.
Водичка вкусна. Для питья хороша и засолки.
Рыбалю на зорьке. Пинг-понгами
и бадминтонами
Я не увлекаюсь и не посещаю тусовки.

Весною сады здесь наряды несут подвенечные,
Здесь утренних зорь и вечерних чудесны
румянцы.
Здесь есть старожилы и пришлых в избытке,
конечно же.
Представьте себе, есть чеченцы и даже афганцы.

Ты здесь поживи и подметишь обидные
мелочи.
Вот кто-то уже с петухами проснулся до свету.
Он вечно в делах, а другие живут, не умеючи
Ни сеять ни жать, и стремления к этому нету.

Я все еще смею Россию, как прежде, могучею
В стихах называть… Вы куда, журавлиные стаи?
С пчелиной семьею и с развороченной кучею
Жилья мурашей тебя сравнивать не перестали.

Со временем все отчеченится, все отафганится,
И злоба исчезнет. У всех будут добрые лица.
Все скоро должно утрястись, как сейчас,
устаканиться,
С высоких трибун говорят, на родимой землице.

Дождь как из ушата, дождь как из ковша.
Он щедрый, он вовсе не скаред.
«Эх, быть бы ненастью, да дождь помешал!» —
Мрачнея, сосед зубоскалит.

Когда же разведрится, когда пронесет?
Дождливое выдалось лето.
Наточены косы, и, кажется, все
Готово, когда бы не эта

Лавина воды, не вселенский потоп,
Промоины эти и лужи.
Разведрит, конечно, и вовсе потом
Бить некогда станет баклуши.

Похмелье рассолом леча из ковша,
Дождем нескончаемым донят, —
«Эх, быть бы ненастью, да дождь помешал!» —
Сосед прибаутку долдонит…

Июль-сенозорник, грозой и жарою ошпаренный,
Шалит в огороде и клонит созревшие нивы.
Приписан к Николе, оврага Никольского
парень, я
Сменил местожительство и проживаю у Нины.

Живу-поживаю в дому у оврага Успенского,
В огромном дому, здесь и полк разместится
поротно.
На днях прочитал пастораль англичанина
Спенсера.
Они недурны, стихотворные эти полотна.

Люблю тишину, и о ком там сейчас в телевизоре
Убойный идет сериал, я не ведаю это.
В дому у меня, командира словесной дивизии,
Свой угол имеется – столик и два табурета.

Ходил за грибами край леса, где тихая старица.
Сидел на пеньке, все смотрел на посевы гречихи.
Вчера навестил меня Влас, что всегда заикается,
А следом, узнав о приезде, зашел Ермачихин.

У Жени не речь, а стрельба, пулеметная
очередь.
Торопится очень, слова произносит нечетко.
Я им рассказал о делах и, конечно, о дочери,
Что стала замужней и мне подарила внучонка.