Борис Гучков - Пояс Богородицы

Измятые трёшки от гульбища пьяного
Жена сосчитала – большие деньжищи!
Как был, не раздевшись, дошёл до дивана он
И грузно свалился, не сняв сапожищи.

Туда, где у печки ухваты и веники,
Бутылка летит, разбиваясь в осколки.
В «Москва – петушки» незабвенного Венички
Ей звонкое имя – слеза комсомолки.

Припомнилась юность, не столь и далёкая,
Непьющий жених, гулевые закаты…
Муж спит, улыбаясь чему-то и чмокая,
Лежит перед нею остаток зарплаты.

Четвёртая стража ночи.
Три с четвертью.
Громкий стук.
Спросонья подумал: ангел, а это мой пьяный друг.

Ангелы так не колотят по перекрестью рам…
Мы делимся до рассвета сюжетами личных драм.

Уже кончается стража и скоро сдавать ружьё.
Он мне про свою зазнобу, а я ему – про неё.

Друг с четвертью самогона, друг требует: «Наливай!
Давай четырежды выпьем и окна отворим в рай…».

Вольное ль, невольное,
Под мотивчик лабуха
Мне во сне крамольное
Кто-то шепчет на ухо:

«Если б не промотанное,
Если бы не глупости,
Стал бы ты промоутером,
Менеджером в юности.

То есть, стал бухгалтером —
Знайте, мол, Петровича! —
Дочку обрюхатил бы
Яков Соломоныча.

Жил бы ростовщичеством,
Детям не обузою,
И с её Величеством
Не якшался Музою…»

Знойное лето. В Поволжье – Сахара, геенна.
Скудное сено. Расти не желает отава.
И на зажинки, как водится, на Финогена
Так и не спала жара, так и не спала.

Жалят скотину, забредшую в озеро, слепни.
Поле взывает: хоть капельку, Господи, брызни
Птахи загорились: крылья ещё не окрепли.
Сам я задумался: что-то случилось в Отчизне.

То ластишься у ног,
Легчайшее, как пух,
На романсеро слог
Настраивая слух,

То, робость поборов,
Почти осатанев,
Горишь вязанкой дров
Под говор кастаньет.

Горишь, и до сих пор
Постичь я не могу
Ни чёток перебор,
Ни роковой твой гул.

Ведь я ничтожно мал,
Я сам себе не мил,
Когда девятый вал
Заполоняет мир.

Вот так, едва дыша,
Без отдыха и сна
Во чреве «Малыша»
«Энола Гэй» несла.

На ритмы болеро,
Что полонили ночь,
Легло её крыло
От Хиросимы прочь…

О, болеро, ты – мpак,
Ты лучезарный свет.
А Вы – безумный маг
И чародей, месье.

Я с Вами вновь на «бис»
То в гору, то с горы
По острой круче вниз
Лечу в тартарары.

Лечу на дивный звук,
Впадаю в виражи.
Бескрыл, лежу внизу,
Ни мёртв лежу, ни жив.

Мальвина, не груби,
Не обижай Пьеро!
О робости любви
Рыдает болеро,

О том, чему не быть,
Кем никогда не стать,
О том, что век любить
Не мудрено устать.

Так ли живём, мой товарищ и друг?
Мачехой стала отчина-мать.
Детского смеха не слышно вокруг.
Ров не готов, а покойников – рать.

Мачехе – что? Мачеха спит.
Сон её мерзок, сон её – мрак.
Реки молочные – огненный спирт.
Берег кисельный – опийный мак.

Вам Россия – лишь «та страна».
Та. И ни дать, ни взять.
Но одна у меня она,
Словно старая мать.

Брать, конечно же, не давать.
И ещё как берут!
За подачку родную мать
И отца продадут.

Никого я жить не учу.
Всякий лакей – лакей.
Но, словно попка, я не хочу
Про износить «о’кей».

Дело, конечно же, не в словах,
Стих – не поиск врага.
Но в России не билль о правах,
Русский закон – тайга.

Вам, эмиссары чужих земель,
Я скажу, милосерд:
Дома и редька у нас карамель,
Рюмка водки – десерт.

Обмолвилась в сердцах:
«Не жизнь, а сущий ад».
Не стану отрицать.
Я жизни сам не рад.

«Кружись, крутись волчком,
Учись по-волчьи выть.
Наивным простачком
Нельзя сегодня слыть.

Смелее! Не робей.
Хоть где добудь деньгу…»
Сей просьбы, хоть убей,
Исполнить не могу.