Борис Гучков - Русской души кочевья

Как я тогда рыдал в отчаянье!
От слёз моя подушка мокла.
Хотя, покуда ехал, с тщанием
Глядел невозмутимо в окна.

Зато сегодня, не стреноженный,
Не трушу, – а куда мне деться? —
В зелёные твои, тревожные
Гляжусь, не в силах наглядеться.

Как ты открылась мне доверчиво!
Как всё у нас с тобою запросто!
Где ж пропадали мы до вечера,
До сумерек до поздних августа?

И с поздними своими вёснами,
И судьбами, во многом схожими,
За что так были мы исхлёстаны
Людскими сплетнями расхожими?

Как доморощенно и грубо вы
Из лжи да из намёков сотканы!..
Нет, не отторжены, не сгублены,
Не порознь души наши всё-таки.

Ах, спутница моя, заступница!
Как без тебя пустует горница…
Откликнусь, коль тебе аукнется.
Взгрустнётся – тоже буду гориться…

«Ну и к чему все эти россказни? —
Читатель мой заметит здраво.
– Зачем себя словесно розгами
Ты хлещешь, мудрствуя лукаво?»

Добавит он совсем не вычурно:
«Уймись. Надень смиренья пояс.
Из памяти, коль можешь, вычеркни.
Ушедший не догонишь поезд».

Нет-нет, ты выше увлечения!
И даже в раже бесполезном —
Без всякого преувеличения —
Не выжечь мне тебя железом.

Скажи, как одолеть нам сложности.
Как нам не сдаться, не признаться
В неодолимой невозможности
Быть вместе и не расставаться?

С тобой совсем теряя голову,
Я по кудрям моим не плачу.
Сказав «прощай» большому городу,
Уеду вечером на дачу.

Тяжёлое, ненастоящее,
По цвету – поздняя калина,
Вдохнёт в мой дом тепло искрящая,
Тревожная спираль камина.

Ничто не омрачит здесь радости.
Ничто мне боль не причинило!
Здесь то, к чему привык я с младости:
Есть чай.
Не высохли чернила.

Здесь вдохновенье, как везение,
Как лёгкое дыханье родины.
Апрель.
Вы снова в нежной зелени,
Кусты малины и смородины.

Здесь всё хорошее лишь помнится.
Растерянная и заблудшая,
Опять душа надеждой полнится,
Что возродится только лучшее.

Дай бог мне избежать безумия!
Когда один и без учителя,
Вся жизнь – стезя непредсказуемая.
Читатель, это ты учитывай.

Не дуростью зову упорство я,
Взвалив нелёгкий груз на плечи.
Но и в апреле девяностого
Весна всё так же души лечит.

Года, меня не убедили вы,
Хоть многие сегодня хамы,
Что минула пора идиллии,
Сердечных смут и воздыханий.

Больнее праведного мученика
Я на кресте Любови распят…
Земля моя! Ты взбаламучена,
Растерзана в словесных распрях.

И всё-таки – весна. И кажется,
Что любящие будут вместе.
Сорока ведь и в сорок каждому
Приносит благостные вести.

Пусть, зимами необоримые,
Они пребудут с человеком,
Живые и неопалимые
К закату уходящим веком!

О противной рыжей роже, —
Мягко сказано, друзья! —
Что её терпеть негоже,
В сотый раз услышу я.

В сотый раз душою робкой
И пугливой, словно мышь,
Из-под ксерокса коробкой
Ты Чубайса стыдишь.

Ты твердишь, глаза потупив,
Разливая самогон,
Что конечно же по трупам
До небес вознёсся он,

И что гнида он и падаль,
И что миром правит ложь.
С верхотуры, парень, падать —
Косточек не соберёшь!..

Долго споря, по привычке
Разойдёмся поутру.
Огонёк последней спички
Вновь погаснет на ветру.

Коробок сомну в ладони.
Я как все – неровен час! —
До сих пор имею в доме
Соль и спички про запас.

Жизнь такая бестолковая…
Под унылый шум дождя
Полистать Козьму Пруткова я
Полюбил, ко сну идя.

Засыпая, слышу стоны я
По-над Волгой в час ночной.
До огня дошло антонова
Изуверство над страной.

Ясно и без агитации,
Что больна моя страна,
Что без срочной ампутации
Всем нам крышка, всем хана.

Так-то вот, братишки-кролики.
Всё не в шутку, а всерьёз.
Не от смеха нынче колики,
А от самых горьких слёз.

Не учи меня, учёного,
Стылый дождик к четвергу.
Я о славе Саши Чёрного
И помыслить не могу.