Михаил Зайцев - Дорогие сердцу лица

Еще со сном в обнимку,
Но все же наяву
Ступаю на тропинку,
На росную траву.

На камушки ступаю.
И, как проводнику,
Я свету уступаю
Дорогу к роднику.

За ним шагаю следом,
Как самый лучший друг.
Необозримым светом
Все залито вокруг.

Вдали вдруг заблистало —
Да это же родник!
Еще светлее стало
На удивленья миг!

Отвергнутый собраньем птичьим,
Восставший против вожака,
Глядит, как лебеди привычно,
Согласно входят в облака.

«Ужели эта говорильня
Сильней меня и мой удел —
Смириться?» И, расправив крылья,
За стаей молча полетел.

Все выше, круче поднимался,
За стаей пристально следя.
В самом себе засомневался?
Или – уверовал в себя?!

Был ясен бор.
И я был скор.
Олень просился сам на мушку,
Шел, величавый, на опушку, —
Склонялись ландыши у ног.
Я был готов нажать курок,
Как вдруг увидел: метрах в ста
Застыл художник у холста!

Продам ружье —
Куплю свирель.
И в лес пойду
С Кузьмою-плотником.
И стану другом
Для зверей,
И стану недругом
Охотникам.

Ударит ветка по плечу,
Ударит хлестко, резко, больно.
Замешкаюсь и – отскочу.
«Ты чо?!» – вдруг выкрикну невольно.

Рукой схватившись за плечо,
Не понимая, как в угаре,
Шепчу растерянно: «Ты чо?!» —
Как будто человек ударил.

…Простите, буйные отавы,
Прости, засохшая трава,
Что первую любовь оставил,
А ведь она была права.

…Прости мне, что не усомнился
В тебе, дорога. Скорбь свою
Таил; злословию дивился;
Все, что имею, – отдаю.

…Простите, меркнущие тени
Ушедших. Стоя на краю,
Я тешил мысль остаться с теми,
Кому я пел, кому пою.

…Простите, рыбы, птицы, звери,
Что предал вас, что вас зорю, —
Передо мной открылись двери,
Хочу – никак не затворю.

…Прости мне, дерево пустыни,
Благополучие. Чудак,
Того не ведал я доныне,
Что я и нищ, и слеп, и наг!

Река себя, как зыбку,
Качает и качает
Ныряющую рыбку
И стайку белых чаек.

И рыбка без испуга
Глядит на стайку чаек,
И все они друг друга
С улыбкой привечают.

Сказали человеку:
«Не боись!» —
И человек
Не вспомнил о боязни.
Сказали человеку:
«Поклонись!» —
Он поклонился
И ушел от казни.
Сказали человеку:
«Ты велик!» —
Не усомнился он
Ни в коем разе.
Сказали: «Мразь!» —
И отразился лик
В воде стоячей
Безобразней мрази.
Сказали: «Пой!» —
Он: «Подпою – запой!»
«Люби!» – сказали. —
Пламенел очами.
Сказали: «Ешь!» —
Наелся.
«Будь собой!» —
Он растерялся
И пожал плечами.

Там есть, за вершинами гор,
Долина согласья и лада?
Там сердцу понятен укор
Небесно-открытого взгляда?

Ужели и там – суета?
Но слышу, идет издалека:
«Спасет этот мир красота»
Сквозь гневное «Око за око!».

Колеблется, зиждется: там
Спит ночь на коленях у света,
И Слово подходит к словам…
Иначе зачем мне все это?!

Радость моя высока́,
Счастье мое вели́ко:
Сыплю из туеска
На клеенку клубнику.

Медленно наклоняю,
В помощь ладонь подставляю,
Чтобы бочок не поранить
Самой румяной крайней.

Все, высыпаясь, подряд
Прямо в глаза мне глядят!

В далях поднебесных
Под ночной звездой,
В клубнях полновесных
В почве молодой
Есть всегда такое,
Что собой роднит
Поле золотое,
Солнечный зенит,
Маленькую мяту
Со скалой большой…
Всех же, вместе взятых, —
Всех, всех, всех! – с душой.

Хлынувший рассыпчатым свинцом,
Полоснет по речке, по отаве.
Забежит соседка на крыльцо,
Тазик на приступочку поставит.

Вспомнит про забытое белье.
И – на дождь!
Пригнется, осмелеет.
Платьице промокшее ее
Тело обхлестнет, порозовеет.