Виктор Брюховецкий - Белый лебедь

Шоколадный был. Боровой!
Заплатил за всё головой.

Проснулись – осень!
Огненные листья,
Как триста лис, лежали на траве.
Еще три дня – их будет здесь не триста,
А тысяча, пожалуй, или две.

На небесах ни облака, ни дымки,
И так светло, что видно за пять верст
Как на ветвях серебряные льдинки,
Подчеркивая белизну берез,

Блестят, росою наземь опадая.
Свистят крыла, раскачивая высь.
Куда летишь, гогочущая стая!
Повремени,
На миг остановись!

Дай подышать тревожною прохладой,
Пусть эта радость длится без конца —
И бой дроздов в рябинах над оградой,
И звяканье причального кольца,

И шум винта, и пенный след за лодкой,
И в тростниках иконная вода,
И я, идущий легкою походкой
Из тьмы веков неведомо куда.

Ольха в косыночке из ситца желтым-желта.
Стряхнула ранняя синица печаль с куста.

Гуляет солнце стороною, и с ветерком
То плесенью пахнёт грибною, то холодком.

Сосед с утра огонь разводит и говорит,
Что вот копна сухая, вроде, а не горит.

Он под копну с сухой ботвою сена гребет,
И зажигалкой фронтовою скребет, скребет.

А ветерок дымком играет и так, и сяк.
А за рекою в небе тает гусей косяк.

И крестовик в тоске махровой ловушку вьет,
И смотрит, как бадьей дубовой журавль бьет

О сруб, дождями побеленный, а сруб гудит,
Что стопка нам под гриб соленый не повредит.

Утро свечкой взошло. Воздух свеж и духмян.
Шмель – заречных просторов седой пилигрим —
Залетел в палисад, все цветы перемял.
Он не просто их лапал, он шлялся по ним.
Вытворял, что хотел!
Волосат и могуч,
В соболях словно князь, он гудел, он урчал!
Несказанно хорош, он светился, как луч,
И не просто светился – тепло излучал.
У соседского клена стекало с плеча,
Он плескался листвой, золотишком сорил,
И петух, острой шпорой о шпору бренча,
Выступал из сеней и за жизнь говорил.
Говорил, что в полях дозревают хлеба,
Что в хозяйских подвалах бушуют меды,
Что у старой коровы отвисла губа,
А колода суха – не напиться воды,
Говорил, что пора отворять ворота,
Говорил, что грядут суматошные дни,
Что с востока такая идет духота,
Что не будет спасения даже в тени.
Янтарями сверкал, громко крыльями бил!
И от этого шума, от крыльев, от шпор
Новый день, занимаясь, туманы клубил
И катил их к подножью синеющих гор.

…но негаданно нежданно
Повернешь, а за углом
Дворник листья из тумана
Выгребает помелом.

Он медведя с тетей помесь!
Он огромен, он хорош!
У него заткнут за пояс
Самодельный острый нож!

Он листву смахнет с беседки —
Листья ссыплются гужом,
Он сухие срежет ветки,
Полюбуется ножом.

И всё крутит, и всё машет —
У него довольно сил,
Он с утра наелся каши,
Горьким луком закусил.

И теперь, сгребая листья,
Говорит он: «Вот ужо
Будет в сквере чисто-чисто,
Будет людям хорошо.

Будут люди каблуками
Выговаривать, как петь,
Будут звонко сапогами
На всю улицу скрипеть!»

Перепаханы пашни. Поля,
Отработав, желали покоя.
Голубела пластами земля,
И машины, натруженно воя,
Отъезжали с утра на восток,
Чтоб вернуться успеть до обеда…
А потом появился росток
Удивительно нежного цвета.
И ростки потянулись.
Ростки!
А потом зеленя зашумели,
И над темною лентой реки
Дождь повис и висел две недели.
Самосадом чадило село,
Дым катая по выгнутым крышам…
И однажды проснулись…
Светло!
– Эй вы, сонные! Слышите?
– Слышим!..
Заскрипели полозья саней,
И в потоках морозного пара
Запряженных игреневых пара,
Превращаясь в небесных коней,
Опьяненная лётом и бегом,
С облаками смешалась и снегом.

Снег упруг. Дорога ровная.
Ночь на убыль и луна
На бок валится. Огромная!
Словно сталь, обнажена.

Скрип да хруст, и звездно светится
Синий наст, и на сто верст
То исчезнут, то пригрезятся
Россыпи медвежьих звезд.

До бела отмыты, начисто!
И средь бликов и теней
Волчий глаз в чапыге прячется,
Изумруда зеленей.