Владимир Силкин - Царские кудри

А под окнами пуха не счесть,
Тополиные свадьбы в разгаре.
– Как сегодня спалось, ваша честь,
В этом городе шума и гари?

Ничего не отвечу себе,
Занавеску на сторону сдвину.
«Вон на том, на фонарном столбе
Не мешало бы лампочку вынуть!»

Аллергия на пух и сквозняк
Не проходит бесследно, поверьте:
Вновь на фабрике местной Гознак
Перестали печатать конверты.

А в гостинице нету воды
И уборщицы, видимо, нету,
Но такие под Ряжском сады
И такое душистое лето!

Птичьих голосов уже не слышно,
Дождь зашёлся под окном стеной.
Женщина в плаще из дома вышла,
Кажется, чтоб встретиться со мной.

Сколько раз уже такое было,
Что казалось, рядышком жила,
Одного меня всю жизнь любила
И всю жизнь мне преданной была.

Всё не так, ломает ветки ветер,
Дождь зашёлся под окном стеной.
А ведь правда, ты была на свете,
Но печально грезила не мной.

Вот мы и не встретились случайно.
Я глядел всё время из окна,
Как в плаще, в котором стыла тайна,
Проходила женщина одна.

Белые гнёзда на ветках.
Ветер не трогает их.
Вот и приходится редко
Видеть пернатых своих.

Нет ни репьёв, ни рябины.
Холодно-голодно днём.
Выгнули хвойные спины
Ёлки под самым окном.

Только бродячая кошка
Рыщет опять у окна.
Ладно, осталось немножко,
И возвратится весна.

Перезимуем всё это,
Выбежим птиц привечать
И ежедневно всё лето
Будем довольно ворчать.

Поеду на Ранову! Лещ серебрится,
Размяла плотва плавники.
Неделю забывшие дом и побриться
Торчат над водой рыбаки.

В садки опускают червонные скулы
Пожившие в ямах лещи.
А вот выплывает под берег сутулый,
Камыш от дыханья трещит.

Поеду на Ранову. Время настанет —
И вспомнит народ про плащи.
И вдоволь намокнет, и вдоволь устанет,
Забудет свои беляши.

Устроившись молча на солнечной яме,
Вовек не сумею забыть,
Когда меня лещ золотыми устами
Попросит назад отпустить.

И будет сравним он со сказочной рыбкой,
Готовой желанья творить.
И я над рекой размышляю с улыбкой:
О чём мне ему говорить?

Люди забыли про жалость,
Чёрствость и злость – не пройти.
Добрых людей-то осталось
В мире не больше пяти.

– Добрые люди! Ну где вы? —
Кашляет дед Никанор.
– Вот они! Справа и слева,
Рядом живут до сих пор.

Не отвечай на прошлые звонки,
Где серебром не тронуты виски.
И жизнь пройдёт, наступит та пора,
Где окажусь я сплошь из серебра.

Я много видел, много знаю,
Сказать красиво не могу.
Но ни на что не променяю
Берёзы русские в снегу.

Ветрами буйными отпеты
И, в снег закутавшись, как в мех,
Хранят такую массу света,
Что хватит осчастливить всех.

Я никогда их не покину,
Их светом сказочным храним.
И гну я перед ними спину,
И низко кланяюсь я им.

За то, что есть, за то, что дышат,
За то, что строго не винят,
За то, что всё на свете слышат,
Но доброту в себе хранят.

Счастьем набрякшие губы,
Свет опьяняющих глаз.
И у морозного сруба
Тают сосульки сейчас.

Как им, сердечным, не таять,
Если такое тепло,
Словно цветы, прорастает,
Словно бы солнце взошло.

А ведь на улице – двадцать
И продирает мороз,
И не дают целоваться
Капли замёрзшие слёз.

Кормит женщина голубей
Золотистым душистым хлебом,
И становится голубей
От очей её добрых небо.

Верю, голуби – это знак,
Что от Бога сейчас исходит.
Только как же они без нас
Будут счастливы на природе,

Если им не хватает глаз,
Поднимающих их в дорогу?
Да не смогут они без нас,
Да, уверен, одни не смогут.

Подступает зима осторожно,
И морозы за горло берут.
Даже Сетунь притихла тревожно,
И притих переделкинский пруд.