тем туманнее перспектива.
И не надо шафрана рая —
я лечу по крутым орбитам,
в бесконечности растворяя
то, что всё еще не забыто.
* * *
Всё в жизни было не мило,
был я, как на фронте, ранен:
тоска меня прищемила,
как будто палец дверями.
Прогноз на поправку зыбкий,
но, к счастью, мне просияла
припрятанная улыбка
забытого карнавала.
Деревья усыпал иней,
и было так мало света…
Снегурочкой в шубке синей
мне встретилось чудо это.
Оно меня вдаль уносит,
туда, где печалей мало.
Сиянием лунной ночи
оно меня обнимало.
Я мог от него согреться,
забылась навек подагра.
Так счастьем сияют в детстве
от маминого подарка.
* * *
Какой я всё же был болван —
не рассчитал орбит,
где размещаются слова
надежды и любви!
Другими их не заменить —
те лишь сплошной обман,
другие могут заманить
в какой-нибудь капкан.
Я говорил слова не те —
как будто бред сливал,
и повисали в пустоте
те нищие слова.
И я ушёл. И ты ушла —
попутал нас лешак.
Но те слова, как серый шлак
на дне души лежат.
* * *
То были дни, когда с тобой мы жили вместе,
когда я покупал в комке аперитив,
и расцветал пион в бутылке из-под пепси,
доверчивый, как мы, к тому, что впереди.
Теперь уже тепла не будет и в помине,
а без него наш мир мгновенно опустел,
и отблески тех дней души не опалили,
концовка тут одна — остывшая постель.
Увы, ценить тепло мы просто не умели,
не разглядели явь сквозь призрачную муть.
Нам трудно было жить, свой резвый пыл умерив,
теперь безумно жаль всего, что не вернуть.
Торопятся часы. Уже осталось мало,
и я как будто сник и к худшему готов,
но хочется опять того самообмана,
той мягкой теплоты оранжевых тонов.
* * *
Ты печали свои не смакуй,
отгони дней усталый табун.
Я помочь всё равно не смогу
вспомнить всё. Не нарушу табу.
Вечер был по-февральски уныл,
обвиваясь вокруг, как лассо.
Карнавальную маску луны
он напялил тебе на лицо.
Я сказал: «Дорогая Луна,
улыбнись, всё останется сном».
Ты была, как луна, холодна,
холоднее, чем снег за окном.
И к тебе больше нет мне путей,
всё горит, как в духовке пирог.
То предчувствие горьких потерь
оправдалось, хоть я не пророк.
Что осталось? Лишь зимние сны,
этот белый, как мельник, январь,
карнавальная маска луны
и холодная черная гарь.
* * *
Вовсю курортная страда,
но едешь ты не в Крым —
ты исчезаешь навсегда,
как этот лысый дым.
Кишит людьми большой вокзал,
как рисинками плов…
А я тебе и не сказал
каких-то важных слов.
Теперь меня и не проси,
слова уже не те:
они застряли, как такси,
в вокзальной суете.
И наше время истекло.
Прощается родня,
и ты глядишь через стекло
уже не на меня.
* * *
Что же ты за созданье?
Сущее наказанье!
Северное сиянье…
с тобой свиданье.
Ты из страны Суоми,
края волшебных радуг.
Что мы осмыслим, кроме,
кроме того, что рядом?
Как мы с тобой неловки!
Нам не сказать словами,
что облака, как лодки,
тихо плывут над нами.
Видно, в мгновенья эти
ты – лишь астрал, без тела.
Как, на какой комете
ты ко мне прилетела?
.
Где-то совсем на грани
бреда больной улыбки
бледный сверчок играет
на своей лунной скрипке.
Я провожаю взглядом
тени в пустой квартире,
где мы с тобой не рядом —
ты в параллельном мире.
Там не найдешь ты счастья,
там только ад кромешный.
Как бы мне достучаться
в дом твой уже нездешний?
* * *
– Ты вернешься?
– Я лишь на три дня.
Я – туда, где дальних гор гряда…
Только ты не дождалась меня,
да и не дождешься никогда.
Был я словно ветром унесён
за границы призрачных держав.
Извини, что это был лишь сон,
извини, я слова не сдержал.
Я по льду скользил — он, как фарфор,
он глазурью абрис твой облил.
Принимал он много разных форм,
но остался призраком любви.
И сегодня вновь в прожилках лёд
и такой же кучерявый дым,
и январь вновь делает облёт
по владеньям голубым своим.
Я плохой, наверное, рыбак:
невод пуст, печален мой удел,
и так долго стынут на губах
те слова, что я сказать хотел.
* * *
В этом мире дворцов и лачуг
обветшал я, как старый амбар.
Я полтиной луны заплачу
за твой самый искусный обман.
Ты шепнула мне тихо о том,
Читать дальше