Владимир Фирсов - ДВА СОЛНЦА

Знакомая дорога убегает
Через поля, где убрана пшеница,
Где, невесомость в небе постигая,
Парит
Почти невидимая птица.

И — тишина.
И — ничего живого.
Лишь я да эта птица надо мною.
Пред тишиной
Теряет силу слово,
Нагруженное звонкой тишиною.

И я молчал.
И только думал:
Мне бы,
Подобно птице,
Плыть и плыть часами
Над тишиною скошенного хлеба
Под вечно молодыми небесами.

Два солнца каждому дано.
Сумей не проглядеть второе.
Ему за жизненной горою
Дремать до срока
Суждено.

Сумей
В мельканье трудных лет,
Что без конца бегут куда-то,
Не проглядеть его рассвет,
Чтоб не познать
Его заката.

Его восход увидел я
Сквозь проглянувшее оконце.
Любимая!
Судьба моя,
Мое второе в жизни солнце.

Одно желание в груди:
Пусть будет вечным день восхода.
Свети!
И в непогодь свети,
Как светишь в ясную погоду.

В мельканье дней,
В мельканье лет,
В беде и в радости
С годами
Я не растрачу этот свет,
Чтоб ночь не встала между нами.

Два солнца каждому дано.
Издревле так уж мир устроен.
Одно —
Глядит в мое окно,
И в душу мне глядит —
Второе.

Я помню сожженные села
И после победного дня
Пустую,
Холодную школу,
Где четверо, кроме меня.
Где нам однорукий учитель
Рассказывал про Сталинград...
Я помню
Поношенный китель
И пятна — следы от наград.

Он жил одиноко, при школе.
И в класс приходил налегке.
И медленно
Левой рукою
Слова
Выводил
На доске.
Мелок под рукою крошился.
Учитель не мог нам сказать,
Что заново с нами
Учился
Умению ровно писать.

Ему мы во всем подражали,
Таков был ребячий закон.
И пусть мы неровно писали.
Зато мы писали как он.
Зато из рассказов недлинных
Под шорох осенней листвы
Мы знали
Про взятье Берлина
И про оборону Москвы.

В том самом году сорок пятом
Он как-то однажды сказал:
— Любите Отчизну, ребята. —
И вдаль, за окно, указал.

Дымок от землянок лучился
Жестокой печалью земли.
— Все это, ребята, Отчизна.
Ее мы в бою сберегли...

И слово заветное это
Я множество раз выводил.
И столько душевного света
Я в буквах его находил.

А после —
Поношенный китель
Я помню, как злую судьбу.
Лежал в нем
Мой первый учитель
В некрашеном светлом гробу.

Ушел, говорили, до срока,
Все беды теперь — позади.
Рука его
Так одиноко
Лежала на впалой груди!

И женщины громко рыдали.
И помню, как кто-то сказал:
— Медалей-то, бабы, медалей!
Ить он никогда не казал...

Могилу землей закидали.
И после
В военкомат
Огромную пригоршню сдали
Достойных солдата наград.

Мой первый учитель!
Не вправе
Забыть о тебе никогда.
Пусть жил ты и умер — не в славе,
Ты с нами идешь сквозь года.

Тебе я обязан тем кровным,
Тем чувством, что ровня судьбе.
И почерком этим неровным
Я тоже обязан тебе.

Тебе я обязан
Всем чистым,
Всем светлым,
Что есть на земле,
И думой о судьбах Отчизны,
Что нес ты на светлом челе!

На заре рассветные озера
Голубого неба голубей.
И летят в извечные просторы
Голубые стаи голубей.

Ласковая родина, Россия!
Сердце беспокойное
Навек
Голубые ливни оросили,
Спеленали ленты синих рек.

Синева, голубизна сквозная...
И глухой осеннею порой
Все равно
Других краев не знаю,
Где бы я дышал голубизной.

И сквозь тучи —
Синий полдень вижу.
Вижу синь реки сквозь толщу льда.
С каждым годом
Я к России ближе,
Как к земле падучая звезда.

Кланяюсь земному тяготенью,
Тяготенью к свету и заре,
К тем березам с голубою тенью,
К синим травам в росном серебре;

К голубым глазам моей любимой,
К чистоте отеческой земли,
К голубям,
Что пролетели мимо,
Синей тенью промелькнув вдали.

Мы помнить многое должны.
И в памяти моей
Остался черный день войны —
Один из многих дней.

Бомбежки огненный прибой
Затих.
И сквозь огонь
Я помню, как шагал —
Слепой,
Прижав к виску ладонь.

Выл репродуктор на углу.
Оповещал: «Отбой».
А он
По битому стеклу
Шел босиком —
Слепой!

Как вспомню, высказать нельзя.
И промолчать нельзя.
Безумно синие глаза,
Во все лицо — глаза!

Глаза. Глаза.
Одни глаза.
Одни — на целый свет.
В них боль жила.
Жила гроза —
В глазах,
Где света нет.

Что стало с ним — не знаю я...

Иные годы, дни...
А что, как и судьба моя
Его судьбе сродни?

А что, как выпадут года,
Похожие на те.
Когда —
По всей земле беда
И солнце — в темноте?

А что, как мне
Сквозь боль веков,
Сквозь вечной ночи мглу
Идти придется
Босиком
По битому стеклу?