Михаил Дынкин - Метроном

Он проснётся с криком. И, рядом сидя,
фараон его спросит: «Сын
мой возлюбленный, что ты такое видел?»
И Иосиф ответит: «Сны».

За стеклянной стеной лишь другие стеклянные стены,
говорил мне Учитель, имея при этом в виду…
Ничего не имея; его узловатое тело
всё покрылось листвою в каком-то дремучем году.
Был ли старец даосом, халдеем, египетским магом,
я теперь и не вспомню, но кто же тогда говорит:
за стеклянной стеною – треножники вышек Гулага,
душевые Дахау, вошёл и навеки размыт.
Здесь бессильны слова, потому что они бесполезны.
Здесь и нимбы святых полыхают кровавым огнём.
Здесь я умер давно, заразился посмертной болезнью
и очнулся, проглочен большим деревянным конём.
Закричат петухи, неприятели в город ввезут нас,
и откроются двери в крутом деревянном боку…
За стеклянной стеной не осталось ни блика, ни звука,
только пиршество трав, но зелёный к лицу старику.

видишь, небо мертво
лишь январь с ледяною заточкой
пробежит по нему, рассыпая слепящие точки
всё утонет в зиме
и себя вне себя забывая
оставайтесь в земле —
шепчет мёртвым тоска мировая

оставайтесь в земле
что поделаешь, вас обманули
не младенца обмыли, а старца в снега завернули
вам к лицу этот саван, такой серебристый, хрустящий
на январском лугу, под копытами тройки летящей

то не тройка коней, а расстрельная тройка, да только
вас уже не достать, оттого и не страшно нисколько
в мерзлоте этой вечной, не зная забот о ночлеге
вы плывёте по встречной в сколоченном наспех ковчеге

заблудившийся свет
мотыльковые смерчи
катарсис
перевод на иврит
перевод на английский, китайский
похитители тел забирают своё
и свистит им
вслед метель-не-метель, распадаясь во тьме на субтитры

Когда снег накрыл Хермонскую гору,
появились волхвы с дарами.
Первый волхв принёс мандрагору,
а второй – портрет в золочёной раме.
На портрете двигался некто в чёрном,
в бутафорских крыльях и с жёлтым глазом
меж бровей.
И в медленном танце пчёлы
колебались нимбом над ним.
И вязы
осеняли слева его и справа.
А на дальнем плане ключи звенели…

Третий волхв меж тем контрабандной праной
окроплял лежащего в колыбели.

Было утро. Кажется, было утро.
Время концентрическими кругами
по воде дождя разошлось и будто
ощутило впадину под ногами.

Там, над тельцем плачущего младенца,
зажимая уши, склонялись трое.
И навстречу каждому, метя в сердце,
всё тянулось щупальце золотое.

Авраам заносит руку с ножом, и Тетра —
грамматон отводит руку его. И словно
с четырёх сторон дуют четыре ветра,
и под крик ворон свет проникает в сон мой.
Там дрожащий отрок на каменистом ложе
смотрит на отца и видит то нимб убийцы,
то клыки святого, что часто одно и то же,
даже если оно двоится.
Я кричу во сне – это, на грудь мне Парка
сев, когтями рвёт плоть мою, а под плотью
сквозь замёрзший сад осени патриарха
с золотой трубой ангел летит Господень.

Старый Ицхак выводит ручного голема
на поводке, расписанном гексаграммами.
Старый Ицхак и голем идут по городу,
город переливается всеми гранями.
Джинны горят на площади подле ратуши;
надо бы погасить, потому как утро же.
Старый Ицхак семиполосной радугой
бровь выгибает – это ни с чем не спутаешь…
Ривка готовит завтрак. Вернётся с прогулки муж и вот
всё на столе, ешь, дорогой, и радуйся.
Хлебцы хрустят, вьётся дымок над кружками.
Благослови, Господи, нашу трапезу!

Иаков зовёт Рахиль, а приходит Лия
(может быть, и Лилит, но Иаков о том не знает).
В серых его глазах будто багровый ливень
ходит, трубя в шофар, мечется, нарезая
сумрачные круги, змий-искуситель в каждом.
Лия глядит в трюмо, видит лицо Рахили.
Дева ты или бес, старец горит от жажды:
«Дай увлажнить тобой губы мои сухие!»
Бьются они впотьмах, ангел над ними реет;
в профиль он что Рахиль, но анфас что Лия.
Иаков зовёт Лилит, а приходит время
смерти его, хвост распустив павлиний.

Иосиф стоит в снегу, но откуда здесь взяться снегу?
И жена фараона следит за ним из окна.
Как же её влечёт к этому человеку!
Чем же ей оправдаться? В чём тут её вина?
Иосиф стоит в снегу, в яблоневой метели.
Что это за страна? Как он сюда попал?
Женщина входит в сад. Женщина ждёт в постели.
Сердце её поёт. Тело её – напалм.
Ляжешь и не с такой, лишь бы скорей убраться…
Вот он стучится в дверь, руки его в крови.
Лязгнет дверной засов и побледнеют братья:
Бык, Скорпион, Стрелец,
Симон, Звулун, Леви…