Анна Брэдстрит - Поэзия США

Большие тени дубов и тени от лоз как нити.
Покуда солнце в полдень стоит в зените,
Я помню вас и вы меня в сердце храните.
Но в час, как мятежное солнце усмирено
И стражем застыло у западных врат оно
И желтый луч в галерею дерев стремится,
Словно тропинка в рай из царства мечты струится,
В час, когда пью аромат виргинского дуба,
И ни люди, ни бой часов не вторгнутся в душу грубо,
И минуют меня коса времен и млат ремесла,
И силу долга вера переросла,
И душа в длину, в ширину, в глубину растет,
Заполнив собой пространство Глиннских болот, —
Они не доставят страха, как в те времена,
Когда истомляла длина и ранила ширина,
Когда безымянная боль, и мрак, и истома
Тысячью миль отделяли меня от дома.
Отныне одна у меня для пространства мера —
Имя ей Вера.
И я очарован светлой лесной поляной,
И берег вьется, как пояс зари багряной
Туда, к рубежу, границе, пределу,
Где лесная мгла загустела.
Ты,
Виргиноский дуб, нагнувшийся с высоты!
Я, с почтеньем и робостью отстранясь
(Боготворящей тебя рукой, о Природы князь)
От красоты твоей вольно-гордой,
Стою на песке, утоптанном твердо,
Свободный
Миром болот, гранью земной и водной.

То к югу, то к северу делая поворот,
Втекает в складки земли бахрома болот.
На север, на юг, вширь и вдаль расставляя свои пределы,
Все в серебряной тине, вы формой как девичье тело.
Отклоняясь, сгибаясь — то есть он, а то его нет,
Брег, скользя, отплывает в туманно-сиреневый свет.
И что, если там, у меня за спиной,
Только роща дубовая встала сплошной стеной?
Там, на западе, только одни леса,
А на востоке весь мир — так огромны болото, море и небеса.
И многие лье пышнолистых болотных растений,
Никчемных в своей высоте, в нежных пятнах света и тени,
С ленивой тянущихся тоской
К предельной голубизне морской.

…И все-таки чем-то болото и море похожи:
Оба душе внушают одно и то же,
Как будто судьбу свою я опустил в трясину,
В длину, ширину и глубь соленых лиманов Глинна.
О топи, не зная отказа, без чувства своей вины
Вы небу открыты, вы к морю обращены.
Терпимые к мукам от солнца, дождя и моря,
Вы словно католик, осиливший скорбью горе,
Знанием — Бога, страданием — доброту,
Мглою — рассвет и позором своим — чистоту.

Как гнезду куропатки трясина служит подножьем,
Я свить гнездо хочу на Величье Божьем;
Я в Величии Божьем хотел бы парить на просторе,
Как куропатка болот на пути от лиманов к морю;
И, как в трясине держатся корпи трав,
Я хочу быть в Величии Божьем прав,
В Величии Божием, чьи глубины,
И ширина, и длина таковы, как у топей Глинна…
Море себя продлевает за счет болот,
И одни болота знают приливам счет,
И море своим величием небывалым
Обязано также и этим притокам малым,
Чьи воды
Питают его свободу.

Незаметно, исподволь эта вода течет
По миллионам вен в пучине Глиннских болот.
Так розовый сок, если брызнуть в него серебра,
Рождает тот цвет, которым цветут вечера.
Прощай, о Солнце, мой господин,
Разливаются реки, и между вязких трясин
Сотни ручьев бегут, играя травой болотной,
Да вдруг зашумит крыло — то стан перелетный
Пронесся мимо… Ручьи уползли на дно —
И есть лишь болото и море, и оба слились в одно.

Чем измерить стоячей воды покой?
Только силой, с которой ревет прибой.
Воды моря ныне как никогда полны.
Ночь над морем и серебро луны.

И волны небесные так же, как волны морские,
Хлынут скоро в сонные души людские.
Но кто объяснит душе, проснувшейся к знанью,
Подводные те ручьи и дна очертанья,
Какие по воле Божьей прозрела она
Под волнами сна?
И что за тени ходят по дну в час, как море зальет трясину —
Всю длину и всю ширину топких лиманов Глинна?

К земле пригнутый бременем веков,
Стоит он, на мотыгу опершись,
Опустошенность — на его лице,
А на плечах — вся тяжесть бытия.
Кто в нем убил надежду и восторг,
От радости и скорби отлучил
И превратил в тупой рабочий скот?
Кто обезволил этот вялый рот,
Скосил назад угрюмое чело,
Задул в его мозгу огонь ума?

Ужель таким создал его Господь,
Чтоб властвовать над сушей и водой,
Стремиться в небо, звезды вопрошать
И в сердце ощущать тот вечный пыл?
Ужели это — замысел Творца,
Назначившего солнцам их пути?
В ущельях мрака, в адовом жерле,
Нет ничего страшней, чем этот вид,
В нем — обвиненье алчности слепой,
Зловещее пророчество душе,
Угроза для вселенной и людей.