Анна Брэдстрит - Поэзия США

(Не только тебе, не тебе одному, —
Цветы и зеленые ветки я всем приношу гробам,
Ибо свежую, как утро, хотел бы пропеть я песню тебе,
о светлая и священная смерть!

Всю тебя букетами роз,
О смерть, всю тебя покрываю я розами и ранними
лилиями,
Но больше всего сиренью, которая цветет раньше всех,
Я полной охапкой несу их тебе, чтобы высыпать их
на тебя, —
На тебя и на все твои гробы, о смерть.)

О плывущая в западном небе звезда,
Теперь я знаю, что таилось в тебе, когда месяц назад
Я шел сквозь молчаливую прозрачную ночь.
Когда я видел, что ты хочешь мне что-то сказать, ночь
за ночью склоняясь ко мне,
Все ниже поникла с небес, как бы спускаясь ко мне
(а все прочие звезды глядели на нас),
Когда торжественной ночью мы блуждали с тобою
(ибо что-то не давало мне спать),
Когда ночь приближалась к рассвету и я глядел
на край неба, на запад, и увидел, что вся ты в истоме тоски,
Когда прохладною прозрачною ночью я стоял на взгорье,
обвеваемый бризом,
И смотрел, где прошла ты и куда ты ушла в ночной
черноте,
Когда моя душа, вся в тревоге, в обиде, покатилась
вслед за тобою, за печальной звездой,
Что канула в ночь и пропала.

Пой же, пой на болоте,
О певец, застенчивый и нежный, я слышу твою песню,
твой призыв,
Я слышу, я скоро приду, я понимаю тебя,
Но я должен помедлить минуту, ибо лучистая звезда
задержала меня,
Звезда, мой уходящий товарищ, держит и не пускает
меня.

О, как я спою песню для мертвого, кого я любил?
И как я спою мою песню для милой широкой души,
что ушла?
И какие благовония принесу на могилу любимого?

Морские ветры с Востока и Запада,
Дующие с Восточного моря и с Западного, покуда не
встретятся в прериях, —
Эти ветры — дыхание песни моей,
Их благовоние я принесу на могилу любимого.

О, что я повешу на стенах его храмины?
Чем украшу я мавзолей, где погребен мой любимый?
Картинами ранней весны, и домов, и ферм,
Закатным вечером Четвертого месяца, серым дымом,
светозарным и ярким,
Потоками желтого золота великолепного, лениво
заходящего солнца,
Свежей сладкой травой под ногами, бледно-зелеными листьями
щедрых дерев,
Текучей глазурью реки — ее грудью, кое-где
исцарапанной набегающим ветром,
Грядою холмов на речных берегах с пятнами теней
и с большим изобилием линий на фоне небес,
И чтобы тут же, поблизости, — город с грудой домов,
со множеством труб дымовых,
И чтобы бурлила в нем жизнь, и были бы мастерские,
и рабочие шли бы с работы домой.

Вот тело и душа — моя страна,
Мой Манхаттан, шпили домов, искристые и торопливые
воды, корабли,
Разнообразная широкая земля, Юг и Север в сиянии,
берега Огайо, и сверкающая, как пламя, Миссури,
И бесконечные вечные прерии, покрытые травой
и маисом.

Вот самое отличное солнце, такое спокойное, гордое,
Вот лилово-красное утро с еле ощутимыми бризами,
Безграничное сияние, мягкое, постепенно растущее,
Чудо, разлитое повсюду, омывающее всех,
завершительный полдень,
Сладостный близкий вечер, желанная ночь и звезды,
Что сияют над моими городами, обнимая человека
и землю.

Пой же, пой, серо-бурая птица,
Пой из пустынных болот, лей песню с укромных кустов,
Бесконечную песню из сумерек лей, оттуда, где ельник
и кедр.

Пой, мой любимейший брат, щебечи свою свирельную
песню,
Человеческую громкую песню, звучащую безмерной
тоской.
О звенящий, и свободный, и нежный!
О дикий, освобождающий душу мою, о чудотворный певец,
Я слушаю тебя одного, но звезда еще держит меня
(и все же она скоро уйдет),
Но сирень с властительным запахом держит меня.

Пока я сидел среди дня и смотрел пред собою,
Смотрел в светлый вечереющий день с его весенними
нивами, с фермами, готовящими свой урожай,
В широком безотчетном пейзаже страны моей, с лесами,
с озерами,
В этой воздушной неземной красоте (после буйных
ветров и шквалов),
Под аркою неба предвечерней поры, которая так скоро
проходит, с голосами детей и женщин,
Я видел неугомонные приливы-отливы морей, я видел
корабли под парусами,
И близилось богатое лето, и все поля были
в хлопотливой работе,
И бесчисленны были людские дома, и в каждом доме
была своя жизнь,
И вскипала кипучесть улиц, и замкнуты были в себе
города, — и вот в это самое время,
Обрушившись на всех и на все, окутав и меня своей тенью,
Надвинулась туча, длинный и черный плащ,
И мне открылась смерть и священная сущность ее.